Святослав

И еще увидел, когда проходил из конца в конец нашу землю, – продолжал князь Святослав, – что были между нашими племенами и землями усобицы. Однако, сын, слушай и запомни: не оттого это, что враги они суть, нет! Давным-давно, от дедов и прадедов, живут тут наши люди, многих и многих врагов они одолели, чтобы спасти свою жизнь. А враждовали они между собою, утверждая Русь, устрояя родную землю… Потому и дед твой Игорь ходил в землю Древлянскую: не зла хотел древлянам, а единства со столом Киевским. Потому и я ходил в верхние земли к вятичам: не зла хотел им, а освобождал и освободил от хозаров. И сейчас, – голос князя Святослава окреп, – воедино стоят племена и земли наши там, на Дунае, против ромеев стоят под моим знаменем и поляне, и древляне, и вятичи – вся Русь!

– Вся Русь! – тихо повторил Владимир.

– Потому я и радуюсь, – сказал князь Святослав, – что зовут тебя в верхние земли. Не ведаю, Владимир, что ждет в будущем Русь. Снова иду на брань, а вернусь ли оттуда – не знаю. Там, в Новгороде, ты, сын, должен помнить, что здесь, на юге, нашим вечным врагом остается империя и с нею я сейчас веду великую брань. Но и на полуночи у нас есть опасный враг; тысяцкий Михало говорил, что конунги Свионии точат мечи за морем, что шнеки викингов ходят неподалеку от Новгорода. А уж я знаю варягов, не раз имели с ними депо и отцы наши. Есть среди них добрые. Здесь, в Киеве, много их служит у нас. Воевода Свенельд – один из таких честных варягов.

– Слушаю, отец!

– Ты, Владимир, – продолжал Святослав, – блюди и держись старой веры. Говори за мною: «Аз верю в Перуна и во всем буду поступать по закону и покону отцов моих…»

– «Аз верю в Перуна и во всем буду поступать по закону и покону отцов моих», – слово в слово повторил княжич Владимир.

– «И с братьями своими – князьями земель – должен быть в одну душу и тело. Аще братья твои будут поступать по покону отцов своих – будь с ними воедино… Аще же забудут покон – быть им в татя место…»

– «Буду воедино с ними, аще же забудут покон – быть им в татя место», – повторил княжич Владимир.

– И еще одно. – Князь Святослав встал, подошел ближе к сыну, положил правую руку на его голову, немного отклонил ее назад и, заглянув прямо в глаза, сказал: – А если, сын, придет время, когда сгинет покон отцов наших и наступит новый покон, когда люди отрекутся от Перуна и захотят Христа, ты не перечь им… Только принимай христианство не так, как того хотят императоры ромеев, а как равный у равного… Сделаешь ли так?

– Сделаю, отец! – поклонился княжич Владимир, хотя в то время он еще не мог понять всего того, что сказал ему отец. Вспомнить слова князя Святослава, осознать их и поступить так, как завещал отец, князь Владимир смог гораздо позже.

– Тогда ступай, сын, – закончил князь Святослав. – Ждет тебя далекий путь. Собирайся, Владимир. Погуляют мужи новгородские – и в дорогу!

– Добро, отец!

Князь Святослав наклонился к Владимиру, поцеловал его в голову, сын крепко прижался к отцовской руке.

– Иди!

И Владимир медленно направился из светлицы, но на пороге остановился, обернулся, и Святослав почувствовал, что сын хочет то ли спросить что-то, то ли сказать.

– Что ты? – обратился он к сыну.

Владимир нерешительно вернулся, но ответил не сразу.

– А ты не разгневаешься на меня, отец?

– Нет, – ласково ответил Святослав, – говори!

– Я давно хотел спросить тебя, отец, – начал Владимир, -но не смел, боялся тебя и бабки Ольги…

– Чего же ты боялся?

Что– то детское появилось в этот миг в глазах княжича Владимира, но были они и не по-детски печальны.

– Не знаю, добро ли я делаю или нет, спрашивая тебя об этом, – искренне признался Владимир, – но когда я был маленьким, да и сейчас, мои братья насмехались надо мной, называли рабичичем. Почему это так, почему они княжичи, а я рабичич,отец?

Князь Святослав задумался, лицо его стало суровым. О горькой правде спросил у него сын. И мог ли не спросить об этом? Ведь правда эта жила с ним здесь, в Киеве, эта правда уедет с ним в далекий Новгород; и сейчас, и позднее, до конца дней своих, они, Ярополк и Олег, будут князьями, а он, Владимир, хоть и будет князем, но клеймо рабичича останется на нем до самой смерти. Да исчезнет ли оно и после смерти, забудут ли об этом люди?

– Ты хорошо поступил, что спросил меня об этом, – сказал он сыну. – И я скажу тебе правду, Владимир…

Святослав умолк – у него, сильного, смелого князя, в жизни не знавшего, что такое отчаяние, а тем более слезы, вдруг подступило что-то к горлу, сжало и не давало говорить.

– Погоди! – промолвил он только. – Погоди… Пойдем сюда и сядем, сынок.

Он направился к окну, где стояла скамья, опустился на нее, рядом с собой посадил Владимира и, глядя на Днепр, кативший к понизовью свои воды, на лодии с белыми ветрилами, что застыли на его голубом лоне, на облака, которые, точно розовые раковины, повисли над далеким небосводом, заговорил: