Святослав

В эту минуту, когда ему было так тяжко, Микула вспомнил о коне, о котором после похорон все забыли, и он, должно быть, бродит где-нибудь по лугу… старый, немощный конь.

– Ты уж и коня бери, – сказал Микула.

– Конь останется тебе, – успокоил его Бразд. – Конь при доме… А вот возы – их два – поделим, Микула.

– Один будет тебе, Бразд, – сказал Сварг, – один – Микуле, а я выкую себе сам.

– Возьми, – согласился Бразд. – Но там, в клетях, есть еще и лемехи, рала. Тебе разве не нужны они, Сварг?

– Не нужны, – ответил Сварг. – Скую.

– Тогда пополам, Микула?

– Бери Хоть все.

– Нет, – возразил Бразд, – только пополам. И корчагами во дворе, куда когда-то зерно насыпали, и отцовской одеждой тоже поделимся.

– Есть еще оружие, – напомнил Микула и указал глазами на старинные шлем, щит и меч, что остались от отца Анта и теперь стояли у стены.

Бразд равнодушно махнул рукой:

– Пусть это будет твое.

И только тогда Сварг тихо произнес:

– А мне, братья, отдайте разную кузнь. Там, в клетях, много кое-чего лежит: железо и отливки, кувалды и молотки. Вам они ни к чему, а мне пригодятся.

– Забирай все! – крикнул Бразд.

– Бери! – согласился Микула.

И они замолчали. Со всем как будто покончили. Что, в самом деле, можно было еще делить в этом старом, убогом жилище? Но братья не уходили, они словно опьянели от беседы, а может, в них еще бродил хмель после тризны.

– А скажи, брат, – спросил внезапно Сварг, – не было ли у отца Анта золота, серебра, кун? – Он посмотрел на Микулу недоверчиво, алчными глазами.

– Золота, серебра, кун? – хриплым голосом переспросил Микула. – Да откуда же они возьмутся?

– Погоди, брат! – уже сердитым голосом закричал Сварг. -Ты ведь сам говорил мне про клад, что тебе завещал отец.

– Так, говорил…

– Видишь, Бразд, – повернулся Сварг к старшему брату, -я же тебе сказал…

– Вижу, Сварг, вижу, – оживился и Бразд.

– Так где же этот клад?! – заревел Сварг.

Микула вскочил на ноги. Вскочили и братья. Багровый жар светился у них под ногами, тени братьев достигали потолка, и казалось, что они упираются в него головами.

– Что вы говорите? – прошептал Микула.

– Ты лучше скажи! – хрипел Бразд.

– Отдавай клад! – взывал Сварг.

И уже Бразд и Сварг схватили Микулу за руки и стали трясти его так, словно из его тела могли высыпаться отцовские сокровища.

– Клянусь Перуном, – хрипел Микула, – не давал мне отец никаких богатств! Он говорил, что клад за городищем, над Днепром.

– Брешешь! – кричал Бразд и тряс Микулу.

– Лжа?! – вопил Сварг.

Но в это время в землянке раздался еще более громкий крик – на помосте проснулась Виста и в одной сорочке, как спала, подбежала к трем братьям, заголосила:

– Пошто убиваете? Пошто?

Вслед за нею вскочила и Малуша, она бросилась к отцу и тоже закричала.

Сварг и Бразд отпустили брата Микулу.

– Пойдем! – сказал Сварг.

– Идем! – махнул рукой Бразд.

Они еще потоптались на месте, потом повернулись и, громко хлопнув дверью, вышли из жилища.

– Что это было? – спросила Виста. – Почему они хотели тебя убить?

– Молчи! – ответил Микула. – Молчи, Виста, молчи и ты, Малуша. Никто меня не убьет. Ложитесь спать, спите…

Они отошли к помосту, а Микула сел у огнища, склонил голову на руки и засмотрелся на уголья, которые таинственно, с легким треском дотлевали на камнях.

Из его опечаленных глаз выкатилось несколько слезинок, из груди вырвался стон.

ГЛАВА ВТОРАЯ 1

Гора, как и предградье с Подолом, просыпалась рано, до восхода солнца. Как только ночная стража заканчивала свою вторую смену, приходила стража дневная, с башен и стен Горы – от Подола, Днепра и Перевесища – неслись звуки бил; ночь заканчивалась.

На Горе – в княжьих теремах, по подворьям воевод, бояр, тысяцких и тиунов (они жили посередине Горы), в землянках и хижинах гридней, смердов, ремесленного люда, лепившихся к внутренним стенам города, – загорались желтые огоньки, слышались голоса, ржали лошади, ревел скот.

Тогда же опускали мост – единственный путь, по которому Можно было попасть с Горы на Подол. Долго скрипели блоки, громко кричала во мгле стража; наконец, касаясь противоположной стороны рва, падал с глухим ударом мост. На той стороне рва только этого и ждали, сразу же раздавался топот лошадей по деревянному настилу моста, слышались шаги множества людей: это сюда, на Гору, от Оболони – из княжьих садов и огородов – холопы везли молоко, плоды и овощи, спешили на работу строительные мастера, кузнецы, которым негде было жить на Горе и которые ютились в хижинах и землянках предградья.

Гора оживала. Уже позвякивала ключами и расхаживала, присвечивая лучиной, со своими дворовыми людьми ключница княгиня Ярина – она отпирала клети и кладовые; ремесленники и кузнецы раздували горны, всюду над трубами поднимались и тянулись к небу дымки, пахло свежим печеным хлебом, рыбой, мясом; жрецы разжигали огонь на требище, и в черном небе вырезывался тесанный из векового дуба Перун. Поблескивая серебряными усами и бородой, он, казалось, вытягивался во весь рост и смотрел через стену Горы на Подол, Днепр и дальний, еще темный берег.