И византийские источники, и «Повесть временных лет» отмечают, что именно русская сторона выступила инициатором мирных переговоров. Лев Диакон сообщает об условиях, предложенных Святославом: русы уступят ромеям Доростол, освободят всех пленных и покинут Болгарию. Взамен князь просил, чтобы его войско снабдили продовольствием на дорогу, а византийский флот позволил ему отплыть домой. Для Святослава было также важно выговорить условие, чтобы в будущем византийские власти пускали в свои земли русских купцов и содержали их в Константинополе на прежних условиях. Иоанн Цимисхий с радостью согласился вести переговоры – осада шла уже более трех месяцев, ромеи понесли большие потери (хотя византийские хронисты дают столь смехотворные цифры потерь со своей стороны, что приводить эту тенденциозную статистику просто неприлично), а трехмесячное стояние под Доростолом утомило оставшихся в живых. Императора ждали дела на востоке, неопределенными оставались отношения с немцами. И он отказался от своего первоначального плана не выпускать русов из Болгарии живыми. Поэтому, признавая ромеев победителями в войне, не следует говорить о полной капитуляции русов{542}.
Византийские источники, повествующие о ходе войны, несомненно, весьма тенденциозны. Однако, отмечая это обстоятельство, нельзя не признать, что их тенденциозность блекнет в сравнении с летописным рассказом. По летописи выходит, что Святослав победил греков, но, видя недостаточность своих сил, решил вернуться восвояси, за большей дружиной. «И послал послов к царю в Доростол, где в это время находился царь, – читаем в „Повести временных лет“, – говоря: „Хочу иметь с тобой твердый мир и любовь“. Царь же, услышав это, обрадовался и послал к нему даров больше прежнего. Святослав же принял дары и стал думать со своей дружиной, говоря: „Если не заключим мир с царем и узнает царь, что нас мало, то придут и осадят нас в городе. А Русская земля далеко, печенеги с нами воюют, и кто нам тогда поможет? Заключим же с царем мир: ведь они уже обязались платить нам дань, – этого с нас и хватит. Если же перестанут платить нам дань, то снова, собрав множество воинов, пойдем из Руси на Царьград“. И была люба речь эта дружине, и послали лучших людей к царю, и пришли в Доростол, и сказали о том царю. Царь же на следующее утро призвал их к себе и сказал: „Пусть говорят послы русские“. Они же начали: „Так говорит князь наш: ‘Хочу иметь полную любовь с греческим царем на все будущие времена’“. Царь же обрадовался и повелел писцу записывать все сказанное Святославом на хартию…»
Перед нами патриотическое по духу, но содержащее мало исторических реалий сообщение, к тому же крайне противоречивое. Князь посылает к царю послов, царь радуется и отправляет русам дары, но Святослав, как бы позабыв о своих предложениях, начинает думать – заключать ему мир или нет. Летописцу очень важно доказать, что и в этот раз греки добились мира с трудом. Наконец князь вновь отправляет послов к императору и они заключают с окончательно обрадованным царем мир «на все будущие времена». Особенно поражает в летописном рассказе сообщение о том, что это царь, а не Святослав, во время переговоров находился в Доростоле (что подчеркивается дважды). Доростол упоминается летописцем в весьма странном контексте. Впрочем, понять, почему так произошло, позволяет русско-византийский договор, вставленный в летопись сразу после рассказа про мирные переговоры. Перед нами юридический документ (поздняя копия, сделанная с грамоты X века), извлеченный из какого-то архива, переведенный на русский и, без существенных изменений, переписанный летописцем{543}. По своей форме он не только ярко выделяется на фоне преданий о балканской войне Святослава, которые содержатся в «Повести временных лет», но даже и противоречит им. Именно этот договор делает летописный текст важнейшим нашим источником, даже сравнительно с историями византийских писателей. Приведу текст договора полностью.