Святослав. Болгария

Прошло два дня после выхода дружины. Ночью воины отдыхали. А наутро третьего дня прискакали на взмыленных конях гонцы с вестью, что мать Ольга находится при смерти. Князь вначале не поверил известию, думая, что мать снова больше представляется больною, как было при его отъезде. Но, расспросив молодого гонца Мстислава, которого хорошо знал, понял, что с матерью действительно худо.

– Княгиня пресветлая совсем без памяти лежит, не ест, не пьёт, в бреду горячечном тебя, княже, зовет часто, а то и вовсе непонятное речёт, такой её никогда не видывали! – частил взволнованный гонец.

Святослав вскочил на коня и, разделив войско, велел одной части с припасами идти в Болгарию, а остальным возвращаться. В сопровождении десятка охоронцев князь впереди всех вихрем помчался в Киев.

После того как Святослав ушёл в поход, Ольга полежала ещё некоторое время хмурая и неразговорчивая, а затем встала, чтоб спуститься в молитвенную комнату, зная, что отец Марк без неё не станет начинать утреннюю службу. Да и хотелось поделиться своим горем с отцом Алексисом. Но едва княгиня успела умыться и одеться с помощью теремных девиц, ворча на их нерасторопность, как преподобный явился сам. Он был учтив и внимателен. Сообщил, что нынче вместо отца Марка сам проведёт службу. Слова и тон речи священника, их обволакивающая мелодичность, как всегда, успокаивали Ольгу. Алексис сопроводил княгиню на молитву, где её уже дожидались греческие девы, Пётр Кандыба и несколько иных теремных начальников и родственников, с которыми Ольга обычно молилась.

Затем княгиня с духовником спустились в трапезную и подошли к столу, который отец Алексис привычно осенил крестным знамением и быстрой скороговоркой прочёл соответствующую молитву. Перекрестившись вслед за священником, княгиня мановением руки пригласила садиться, и он опустился на застеленную мягкими восточными коврами лаву, а Ольга в своё лёгкое резное кресло напротив.

После обеда княгиня почувствовала недомогание, а к вечеру совсем слегла. Состояние её стало ухудшаться с каждым часом. Византийские священнослужители во главе с отцом Алексисом правили службы и беспрестанно читали молебны о здравии. Но связь Ольги с окружающим миром становилась всё тоньше, ещё недавно грозная повелительница, она всё чаще оказывалась во власти горячечного бреда, каких-то отрывков из прожитой жизни, неясных расплывчатых видений. Время от времени она видела подле себя то Алексиса, то предыдущего духовника, то императора Константина. Явь мешалась с Навью и теряла чёткие границы. Было жарко, мутило, пищу она уже не принимала.

Потом видения пошли страшные и неприятные – рогатые и косматые существа, мерзкие черви и прочая нечисть, словно ожившая из той картины страшных мук грешников в Аиде.

И вдруг однажды всё прекратилось. Липкий жар и тошнота отступили, тело перестало чувствоваться, а в мыслях обнаружилась необычайная лёгкость и ясность. Ольга вдруг во всей полноте осознала: всё, наступает Конец! Такая чёткость мысли случалась и раньше, но подобной глубины и объёма восприятия мира не было никогда! Это было похоже на то, как у них в Плескове зимой отец выставлял перебродившую из ягод с мёдом брагу на мороз. Холод быстро сковывал мутную жидкость, превращая её в грязный лёд, и только чистая хмельная суть браги не замерзала, и её сливали в сосуд. Жидкость была прозрачной как слеза, и загоралась от поднесённой лучины синим почти невидимым пламенем.

Такое сейчас случилось и с Ольгой. Тело её уже умерло, а все уголки больного сознания, замусоренные кошмарными видениями, вдруг очистились ледяным дыханием смерти. Осталось всё только сильное и первородное, только эта часть ещё отделяла Живу от Морока. И Ольга в один миг увидела всю свою жизнь. Нет, не вспомнила, как об этом рассказывают досужие басни, а именно узрела, будто русло реки, пробившей себе путь через гранитные скалы на вольный простор. Многое, казавшееся значительным и важным, потеряло всякий смысл, стало пустым и ненужным. Что такое власть и каждодневные заботы княгини Киевской Руси по сравнению с вольной жизнью Прекрасы средь белых снегов и вековых елей Плесковщины?! Всё равно как немощная больная плоть старости в сравнении с юным девичьим телом, распаренным в бане, а затем омытым в ледяной проруби!

«Выходит, как-то незаметно для себя самой я изжила в душе Прекрасу и тем самым утратила любовь сына. Он ведь любил меня как мать, а не важную, властную, а порой жестокую княгиню. Ведь у него осталась душа гордого и свободного пардуса, душа матери-Прекрасы, простая и ясная, как плесковские лесные просторы, чистые родники и белейшие в мире снега!