От этого зловещего «тогда» бедный лекарь испуганно дёрнулся и сжался. Он ещё помнил Семендер, в котором жил, когда в гавань заходили за провизией русы, возвращавшиеся из Бердаа, где они, по слухам, разбойничали целый год, издевались над мусульманами, насильничали над их гаремами и грабили всю округу. И хотя лодий и самих русов было мало и они страдали какой-то болезнью, жители Семендера, напуганные слухами, быстро дали ар-русам всё, что надо, и те отплыли восвояси.
– Надо бежать, непременно бежать, – тихо прошептал лекарь, опускаясь в отчаянии на мягкое сиденье напротив стратигоса.
Боль, а вместе с ней и озноб постепенно утихали, стратигос некоторое время размышлял, а затем заговорил с перепуганным лекарем:
– Скажите, уважаемый Анахарсис, у вас больше знакомых среди наших земляков в городе, кое-кто, я знаю, уже сбежал из Итиля, но есть такие, что только собираются это сделать, ведь так?
– Да, это так, но кому нужны лишние люди на корабле, лучше взять больше товара или припасов…
– Но если им хорошо заплатить, то они и товар выбросят, дорогой Анахарсис, я знаю наших купцов, а впрочем, все купцы одинаковы. – Стратигос сделал паузу и закончил: – Идите к тому из наших купцов, кто собрался удирать, и скажите, что за место на его корабле для меня, вас и моего слуги я дам хорошую плату, а при случае даже замолвлю о нём слово в Константинополе. Скажите, мы отплываем завтра утром, сегодня россы ещё не придут в Итиль.
Когда растроганный неожиданной возможностью спастись старый лекарь удалился, стратигос кликнул слугу.
– Обойди дома, где жили, гм, живут… – поправился Каридис, – где живут те два стратигоса, которые ушли вместе со мной, и передай слугам строжайший приказ их господ: собрать всё самое ценное – оружие, деньги, золотые украшения и прочее – и немедленно доставить сюда. Кто ослушается или утаит хоть что-то, будет немедленно казнён. Скажи, что я буду проверять вещи и ценности по спискам, данным мне их хозяевами, ступай!
«Кто знает, как обернётся это неожиданное путешествие, – размышлял стратигос, – во всяком случае, перед всяким сражением стоит подумать о резерве». Постанывая от боли в раненой руке, он встал, выгреб все свои запасы золотых и серебряных изделий, что удалось скопить за годы служения Каганату, и тщательно замотал в прочную ткань, а затем, перевязав шёлковым шнуром, уложил в глиняный горшок с широким горлом. Спустившись в подвал своего небольшого белокаменного дома, Каридис поместил горшок в одну из многочисленных ниш в стенах подвала и аккуратно заложил её остатками камня. Попросил древних хазарских духов беречь его клад, а затем, перекрестившись по христианскому обычаю, поднялся наверх и лёг отдохнуть, чтобы унять боль в растревоженной ране, иногда дотрагиваясь до висящего на поясе кошеля с деньгами.
Рано утром, едва утренняя заря осветила розовым светом башни дворцов Кагана и Бека, к скрипучему настилу корабельной набережной в том месте, где стоял широкобокий корабль купца Димитруса Каладжи, подъехал воз. С него сошёл стратигос в великолепной броне с дорогим мечом на поясе, в сопровождении старого лекаря и слуги. Несколько больших корзин и свёртков тут же были перегружены сильными мореходами на борт. Через короткое время корабль уже был на расстоянии сорока-пятидесяти локтей от пристани, и загорелая ватага мореходов подняла большой широкий парус, а над ним два небольших треугольных. Вскоре и на передней наклонной мачте тоже развернулся парус, и купеческий корабль быстро заскользил вниз, к Хвалынскому морю.
Через три дня Святослав пошёл на Итиль.
Но не принял боя Итиль. В граде все уже знали о гибели войска, военачальника Бабура и самого Кагана. Хазары выслали Святославу дары и просьбу о мире.
Князь велел забрать всё добро, а сдавшихся воинов и жителей сделать киевскими пленниками.
В тот же день дружинники начали ковать именитых невольников в крепкое железо, сажать на Свенельдовы возы и отправлять в Киев под надёжной охраной. А простые рабы шли пешком. Потянулась к заходу унылая вереница – целая тьма пленников! В основном хазарских воинов, девушек и детей.
Были тут и служители синагог, мечетей и христианских храмов, которые не успели или не смогли до подхода воинства русов покинуть Итиль. Старые проповедники и их служки – крепкие юноши. Внимательно оглядев сих полонённых своим пронзительным взором, от которого ничего не могло укрыться и остаться тайным, Великий Могун повелел отделить молодых служителей от старых. После того как юношей увели, вперёд выступил сухощавый сморщенный старик с трясущейся жидкой бородкой и небольшой круглой шапочкой на лысом темени, обрамлённом редкими курчавыми сединами. Прикрывая выцветшие очи, чтобы не встречаться со взглядом волхва, он заговорил на ломаном, но понятном словенском.