Святослав. Хазария

– Великие боги тьмы, мрака и смерти, Морок и Мара, вдохните хлад свой и спокойствие мрака вселенского в сердце и душу князя Руси Святослава, потому как не выдержать иначе пути, предназначенного ему на земле! Ибо жертву великую друзьями лучшими и любимыми взяли вы у него и ещё возьмёте немерено! Не выдержать такого сердцу человеческому, только вам, великим богам смерти, подвластен хлад и покой!

Крепко прижимая к груди скрещенные руки со сжатыми кулаками, Святослав зрел не мигая, как летят к нему из чёрной мглы невиданные существа. Они протягивают к нему свои длинные крючья-пальцы, вонзают в грудь и вырывают из самого сердца дорогие образы родных людей, тех, кого нет теперь в явском мире. Сердце трепещет и бьётся, как смертельно раненный птах, а из горла готов вырваться едва сдерживаемый вопль. Последними были вырваны самые дорогие лики – Велесдара, Горицвета, Овсены, маленького Мечислава, не оставив внутри ничего, кроме чёрной пустоты. Вокруг так же простиралась невиданная никогда прежде чернота Бездны, а он будто стоял на чём-то тонком, непрочном, у самого края. Бездна неумолимо притягивала к себе, и он вдруг почувствовал, что начинает соскальзывать с невидимого тонкого лезвия прямо в зияющую мраком пустоту. Незнаемый доселе ужас перед неведомым охватил всё существо князя, вонзился в сердце, будто огромный терновый шип. Терновый? Да, да, терновник, именно терновник научил его когда-то преодолевать страх. Возникший образ помог князю совладать со страхом и не упасть в пропасть, а шагнуть вперёд. Шагнуть спокойно и твёрдо, как на заросшую тернием тропу, как шагал он затем сотни раз прямо навстречу смерти, как учил преодолевать страх своих братьев-витязей. Он ступил на тропу ДРУГОЙ жизни, понимая, что навсегда прощается с той, в которой остались дорогие ему люди, да и он сам, прежний, навсегда! Тяжкий крик-стон освобождения, похожий на предсмертный, сотряс тело воителя и всю Мёртвую поляну.

– Бросай, на камни бросай! – с трудом пробился к нему крик отца Черниги. Святослав, подчиняясь этому приказу, протянул руку и, взяв что-то увесистое, швырнул его прямо в тот сгусток мрака, откуда до этого тянулись корявые крючья-пальцы. Послышался удар, и звук разбитого кувшина, и вместе с ним последние слова жреца:

– …да будет сухим твоё сердце, как эта сухая земля, да не увлажнят его ни жалость, ни сострадание, ни горечь потери близких, ни муки врага…

Далее князь не слышал, кромешная тьма и пустота вновь окружили его.

Очнулся Святослав под одним из корявых деревьев на краю Мёртвой поляны. Над ним на ветви сидел, склонив голову набок, чёрный ворон и с интересом глядел на приходящего в себя князя.

– Верр-нулся! – хрипло возвестил крылатый помощник чёрного жреца, а затем стал наговаривать что-то на гортанно-скрипучем, непонятном человеческому слуху языке.

Сам хозяин птицы сидел тут же, созерцая недвижным взором что-то только ему открытое.

– Ага, вот и добре, пора и нам возвращаться в Киев-град! – поднялся на ноги отец Чернига и, кликнув вещего ворона, водрузил его обратно в короб.

Заря уж осветила мир своим радостным сиянием, и Святослав не понял, воочию ли зрел он ночью тайные волшебства жреца Чернобога, было это наваждение или просто дурной сон. Похоже, он заснул? Но совершенно не замёрз, а, напротив, чувствовал в теле тепло.

Ощущая прилив свежих сил, князь с удовольствием потянулся, разминая члены.

Они возвращались к граду. Шли не торопясь, каждый погрузившись в свои думы.

Кажется, ничего не изменилось после ночи, проведённой на Чернобожьей поляне. Может, и вправду ничего не было, так, привиделось от чар кудесных, да и только.

Они уже шли по городской улице, когда со двора прямо под ноги Святославу выскочил малец годков пяти. Он не видел даже, куда бежит, потому что радостное личико его было повёрнуто в сторону ворот, где показалась женщина, по всему, бабушка маленького беглеца. Ещё миг – и тот со всего маху ударился бы о колено князя, если б не воинская сноровка Святослава, который успел поймать мальца, подхватив его с ходу на руки.

В следующий миг неожиданные чувства, а вернее, полное их отсутствие заставили Святослава остановиться. Подоспела запыхавшаяся бабушка шустрого чада и, беззлобно выговаривая мальцу, приняла его из рук князя, а он всё стоял, словно пригвождённый Перуновой молнией. Святослав вдруг осознал, что, подняв на руки чадо, он не испытал никаких чувств, как будто это было дерево или камень! Он простознал,что держит младенца и что с ним нужно обращаться бережно, иначе дитяти будет причинён вред, и только! Святослав не почуял нежности к маленькому беззащитному существу, как было всегда, не ощутил бьющего родника жизненной силы, что всегда передавалась от детей даже на расстоянии… И вдруг, неожиданно: дитя на руках, а чувств никаких, только знание! Чёткое знание, с какой силой можно взять ребёнка, прижать его к себе, чтобы не сделать больно, и всё…