Святослав. Хазария

Вздох восхищённого изумления пронёсся по рядам: из простых воев – сразу в темники, такого ещё никто не слыхивал. Ай да князь!

Отпустив Блуда, Святослав вызвал Путяту и также нарёк его боярином и дал тьму. За ним отличившихся десятских и сотников нарёк тысяцкими и полутемниками и также поставил к старшим в учение.

– Будем тут, у Рурикова поля, три дня стоять, – сказал в заключение Святослав. – Воинам и лошадям отдыхать, новым темникам, полутемникам и тысяцким – учиться, чтоб через три дня всё разумели: какие отдавать команды, как держать порядок в строю, на скаку, в шаге и на отдыхе, а особенно – в сражении. А через три дня новые начальники покажут нам своё умение. Дозоры ночью менять чаще и проверять неустанно, ибо они – наши глаза и уши. Всё, разойтись! – закончил Святослав.

К этому времени уже совсем стемнело. Усталые люди, наскоро перекусив, завернулись в попоны и уснули тут же, рядом с лошадьми, которые впервые за последние дни могли спокойно попастись, а их хозяева – отоспаться после напряжённых суток штурма крепости, ночного боя, погребения убитых и борзой скачки в степи до самого вечера.

Три дня стояло войско Святослава у Рурикова поля, набираясь сил. Новые начальники водили свои тьмы и тысячи пред очами старших товарищей, отдавая команды сухими срывающимися голосами.

Наконец, кто лучше, кто хуже, оплошав от волнения, сдали трудное испытание, и на вечерней поверке третьего дня Святослав назвал их темниками, полутемниками и тысяцкими.

А наутро следующего дня, едва червонная Заря встала среди древних могильников, заиграли «зорю» и русские турьи рога.

Отдохнувшие и сытые кони, напасшиеся пырея, щерицы, деревея и жёлтого буркуна, били копытом, вставали на дыбы и ржали, предчувствуя поход. Воины взлетали в сёдла и выстраивались за начальниками. Густо чернели в предутреннем небе русские тьмы и тысячи, над каждой из которых трепетали стяги. И среди прочих впереди стояли новые темники, простые вчерашние воины, – Блуд из Киева и Путята, сын сотника.

Ещё первые беженцы не добрались до хазарской столицы, как слухи о том, что князь урусов идёт на Саркел, поползли по всем окрестьям. Обрастая с каждым прибывшим купцом или посыльным новыми подробностями, а ещё более того небылицами, слухи захлестнули одновременно и правобережную, наиболее богатую часть Итиля, и левобережную, населённую менее зажиточными горожанами. Для слухов нет границ и стен, никакая самая бдительная стража не может остановить их проникновение. Поэтому на остров посредине волжского русла, где обитали Божественный Каган и Великий Бек, они тоже доходили, но чем невероятнее были слухи, тем меньше им верили во дворцах.

Но вот в Итиль с тремя охоронцами прискакал старший из двух греческих стратигосов, находившихся при молодом князе Исааке. Наскоро умывшись и сменив одежду в своём доме на правой стороне града, он явился во дворец Бека и развеял все невероятные слухи. Стратигос рассказал, что князь урусов действительно пришёл к Саркелу, но с небольшим числом конницы и потому взять город, а тем более крепость он, конечно, не сможет. А если и попытается, то напрасно потеряет много людей, и тем легче будет его разбить Итильскому войску, которое немедля должно выступить в поход. Потом к тому же Саркелу подойдут храбрые тарханы с полуночи, и тогда непобедимое хазарское воинство двинется на Киев и сразится с основной киевской дружиной, как и намечалось. Это сообщение несколько успокоило Бека, Кагана и весь город.

Хазарское войско уже готовилось к выступлению из града, когда дюжие охоронцы представили лику самого Бека неожиданного гонца. Едва держась на ногах, почерневший от копоти, пыли, русских плетей и щедрых затрещин Святославовых дружинников, оборванный, жалкий и страшный, он распластался ниц перед владыкой, не смея произнести ни звука.

– Говори! – глухим голосом велел Бек.

Согбенная спина посланника вздрогнула, будто по ней снова хлестнула русская плеть. И без того сухой язык вовсе одеревенел.

– Я… Я…

– Ну! – грозно повторил владыка. – Говори же!

От побоев, усталости и страха всё вдруг разом поплыло в мозгу посланника, и он, не ощущая больше измученного тела, приподнял голову и заговорил вдруг быстро, словно в бреду:

– Я остался один… из всех, кто были в Шаркеле… Князь урусов велел оставить в живых только меня… Он сущий дэв, проник сквозь стены… Шаркела больше нет… шад Яссаах казнён… Никого нет… только я… я один… О!..