Святослав. Хазария

– Времени на отмывание и переодевание у меня нет, – быстро объяснил Тайный тиун. – Во вражеском стане всё пока спокойно, с вечера варили еду, обсуждали, как завтра будут переправляться через Pa-реку, Идель по-ихнему. Рады, что урусы ушли, значит, никакого препятствия при переправе не будет. После этого разделятся надвое и постараются охватить уходящих урусов с полудня и полуночи, – закончил Ворон.

– Выходит, поверили, что мы ушли, – одобрительно кивнул Издеба. – Добре, значит, не ждут в гости. – Он с удовольствием тряхнул могучим кулаком.

– Вот мы и нагрянем перед рассветом, пока они снедать без нас не начали, – кивнул лысеющей головою Притыка.

– Пойдём с трёх сторон, – решил Святослав, – прочешем стан, а кто особо обороняться начнёт, того в коло Перуново и уничтожать до единого, остальных разметать, разнести, чтоб неповадно было за Волгу зариться и против нас чего-то замышлять. Сколько до их дозоров?

– Не больше гона, княже, – ответил Хорь.

– Тогда дружине готовиться, через два часа выступаем, – кратко повелел князь.

По-осеннему холодное раннее утро ещё было сырым и серым, когда, сметая на скаку дремлющие сторожевые посты, обрушились на лагерь булгарского войска сразу с нескольких сторон прокалённые греческим огнём и хазарским булатом Святославовы тьмы. Вскакивали полусонные булгары, не понимая, откуда вдруг взялся у них в тылу грозный Русский Пардус, только вчера ушедший на их глазах в свой Киев. Кто-то пытался защищаться, кто-то думал только о том, как спастись от этого грозного и беспощадного дэва. Русы с ходу крушили шатры, копьями и клинками настигали тех, кто выскакивал, хватая мечи. Когда же разбуженные звоном булата, криками людей и храпом коней булангарские вои строились в боевые порядки или успевали оседлать коней, то прорубающиеся через их лагерь русы тут же брали такие полки в Перуново коло и безжалостно уничтожали. Железным гребнем прошли по вражескому стану русы, разметали, рассеяли, порубили булгар. Спаслись только те, кто успел вместе с утренним туманом уползти, убежать, уплыть от страшного места по Идель-реке или просочиться в сером сумраке в спасительную степь.

Уцелевшие булгары в страхе бежали к Каме-реке, называемой ими Агидель, и рекли всем, что это не русский князь, а ужасный дэв, потому как не под силу человеку перенести целое войско по воздуху, а потом обрушить его сверху прямо на спящий стан, и что лучше того дэва не трогать.

И было среди булгар великое смятение. Сам булгарский князь опечалился и велел своим жрецам молиться за отвращение русской беды от Булгарии. А затем, поразмыслив, выслал дары.

Святослав, собрав темников, вёл с ними совет.

– Что скажете, друзья мои верные, как быть с Булгарией?

Отозвался старый Издеба:

– Не с руки, я думаю, сейчас начинать великий поход против булгар. Наступают Овсени, начинают разверзаться Сварожии хляби. Чаще приходится идти шагом, а вскачь по грязи – всё труднее.

– Кони уморены, – поддержал Притыка, – раненых много, войско ослаблено. Нужен отдых и пополнение.

– В подзимье воевать не с руки! – согласились другие темники.

Святослав покрутил длинный ус.

– Что ж, придётся отложить поход до весны. А после Яра вернёмся на Оку и Волгу! Сейчас мы их припугнули, должны тихо себя вести.

Принял князь дары от булгарских посланников и рёк им, что принимает мир.

И дал приказ возвращаться домой.

Весело затрубили рога, дружина взлетела в сёдла и пошла к солнечному закату.

А на Переволоцкой земле осталась Ейская тьма, чтоб следить за булгарами и обо всём докладывать Киеву.

Глава четвёртая Перевозчик

Чудная пора Овсеней щедрым духом плодов Земли-Матери и светлым ликом Даждьбожьего дня растеклась по мирным улицам Киев-града. Облачившись в расшитые одежды, кияне шли на Торжище людей поглядеть, себя показать, новости последние узнать, обновку к празднику справить, боянов послушать, встретиться да перемолвиться словом с друзьями.

Гарольд с дружиной, само собой, блюдя в граде порядок, также выехал на Торжище. Кияне, наслышанные про то, что он снова вернулся из христианской в славянскую веру, приветствовали начальника, величая его ласково – Гораздушкой, – и относились к нему с почтением. Гости новгородские и киевские здравия желали, добра всякого и от щедрого сердца подносили дармовые подарки. Гарольд был рад, что обрёл наконец душевный покой, и сам с людом киевским да купцами обходился незлобиво и ласково.