Святослав Хоробре: Иду на Вы!

К избранному кагану приходил каган-бек (в их роду выборных не было, как писал каган-бек Иосиф, "чужой не может сидеть на престоле моих предков, но только сын садится на место отца"), накидывал на шею удавку и требовал назвать число — не более сорока. Цифра, выдавленная задыхающимся избранником, и становилась сроком его правления. Удавку снимали и каган… исчезал для всех. Его лицо не дозволялось видеть даже гвардейцам-мусульманам, даже наложницам из гарема, куда в обязательном порядке отбирали дочерей вассальных правителей. Лишь каган-бек и верховный судья каганата, кундур-каган, смели входить пред лицо кагана, разговаривать с ним, заглядывать ему в глаза. В остальное время каган закрывал лицо особым покрывалом. Когда он покидал дворец, все встречные под страхом смерти должны были падать ниц, и не поднимать голов, пока каган, окруженный свитой и гвардией, не скрывался из глаз. Впрочем, каган не так уж часто покидал краснокирпичную, со щитами Соломона на башнях, цитадель на острове в дельте Волги, именовавшуюся Камлык — Дом Царя. Там он жил, там он и умирал, когда истекал срок его правления или в стране начинались бедствия — вражье нашествие, эпидемия, голод. Разъяренный народ требовал смерти кагана. В обоих случаях к нему снова являлся с удавкой и доводил до конца когда-то начатое каган-бек, иудей, который, по словам Ибн-Русте, "не давал отчета никому над собою".

Выборный владыка каганата оказывался просто символом, куклой в руках каган-бека, а вся хазарская демократия — бутафорией, фарсом, ширмой, за которой вершили дела подлинные хозяева страны. Просто контора "Рога и копыта" с "зитц-председателем" каганом, за все отвечающим и не решающим ничего, и всевластным и безответственным "Бендером" — каган-беком.

Кроме демократии, был в Хазарии плюрализм или политкорректность, называйте, как больше нравится. В верховном суде кундур-кагана сидело 9 судей, представлявших все религии каганата. Чем не светоч терпимости среди тьмы средневекового фанатизма?!

Только в суде этом делами монолитной иудейской общины — придворных и верхушки купечества — занимались трое судей. Еще трое вели дела мусульман — наемников из дворцовой гвардии и части горожан. Делами христиан, армян-григорианцев, готов-ариан, кипчаков-несториан, ромеев и осетин — православных, занималось двое судей. Наконец, делами абсолютного большинства населения каганата, язычников, со всеми их бесчисленными культами, обычаями, законами, занимался один-единственный судья. Тут уж вспоминается другое произведение двадцатого века, "Скотный двор" Оруэлла: "Все животные равны, но некоторые из них — равнее".

Сам хазарский народ разделился на две неравные части. Принявшая иудаизм знать — "белые хазары" — пожинала все блага управления сильным и богатым государством. Остальные хазары — "черные" — были в большинстве христианами, мусульманами или язычниками. "Черные" и "белые" — это не просто социальная символика, вроде нашей "черной" или "белой" кости. "Белые" действительно отличались внешне от земляков — отчасти из-за примеси еврейской крови, скрадывавшей грубые, рубленые черты степняков; отчасти из-за того, что в тени дворцов, садов и паланкинов лица и впрямь оставались светлее, чем обветренные, смуглые лица пастухов и охотников. Иногда лица "черных" хазар чернели от голода. На рынках Хазарии видели матерей, продающих своих детей. Так жили не рабы, не данники — свои, хазары!

Еще любопытнее такая черта: кроме "белых" хазар, их слуг и наемной охраны, никто не мог войти в каменные цитадели городов — по сведениям Баварского географа, их в Хазарии была целая сотня! — обновленного каганата. Могучие стены защищали дворцы и просторные сады. А снаружи лезли друг на дружку глинобитные сакли, теснились юрты и мазанки, опоясанные лишь земляным валом над неглубоким рвом — единственным заслоном в случае нападения врага. В крепость не впускали даже стражу! Хазария была, пожалуй, единственной страной, где патрули городской стражи обходили цитадель снаружи. И здесь опять придется обратиться к словарю ХХ века. Потому что именно тогда получили имя такие порядки, и имя это — апартеид.

Податные племена — двадцать пять народов, плативших дань кагану, — за людей не почитались в принципе. Ибн Фадлан пишет, что хазары все соседние народы считают своими рабами. Каган-бек Иосиф в письме Хасдаю ибн Шафруту еще откровеннее: народы-данники "как песок". Песком, пылью под ногами виделись хазарам окрестные племена.

Вот лишь один пример тому. Вождь вассального племени венгров, Арпад, по приказу кагана ушел в поход со всеми мужчинами племени. Заклятые враги венгров, печенеги, нагрянули в беззащитные кочевья и вырезали всех, кто там оставался — стариков, женщин, детей. Вернувшийся из похода на пепелища Арпад со своими овдовевшими, осиротевшими воинами ушел из каганата и поселился аж на Дунае.