Вторую версию выдвигает Вадим Кожинов, правдами и неправдами тщившийся доказать, что византийцы русам были добрыми друзьями и союзниками. Он утверждает, что Лев Диакон и Скилица вообще злобно оклеветали преданного своему государю Калокира, что он честно выполнил поручение, а на столицу стал науськивать Святослава уже после тог, как там воцарился убийца его государя и благодетеля. Чисто по-человечески это чуть больше походит на правду. Но все остальные соображения в силе. Мотив-то поясней стал, а вот средства, воля ваша… ну не всходили так на трон Византии — во главе иноземной армии! Даже не во главе, в обозе… И мстить за убитого государя, бросив на столицу, скажем, атомную бомбу — а последствия вхождения русов в Город царей были бы вполне хиросимскими — никто бы не стал.
Что до Калокира — у того же Льва Диакона говорится об еще одном Калокире, патриции Калокире Дельфине, что, примкнув к мятежу Фок (главных мятежников неоригинально звали Никифором и Вардой), попался в плен и был посажен на кол. Я не имею в виду, что Калокир Дельфин — то же лицо, что и дипломат, столь оригинально выполнивший поручение Фоки. Просто показываю, что в Византийской империи был отнюдь не один патриций Калокир. И не два. И не три, наверное.
А теперь я выскажу свою версию событий. Не могу сказать, что она очень обоснованна, скорее опять-таки по патеру Брауну: "все, что "не является доказательством", как раз меня и убеждает" и "Я ничего не могу доказать, но я вижу — это гораздо важнее". Основана она на двух соображениях. Во-первых, за Калокиром должны были стоять некие силы. Не на мечах же русских дружин он собирался просидеть все свое царствование. Но это были силы, совершенно не представленные в столице Второго Рима, силы, не имеющие касательства ни к одной из змеиного клубка партий и групп, шипевших и кусавшихся под дворцовыми коврами. Это были силы, которым легче было привести в столицу варваров, чем вступать в сложную игру на доске мозаичных полов тронной залы Константинополя. Учитывая то, что Святослав недавно сделал с хазарскими городами — это были силы, готовые править на руинах. Проще говоря, это были силы, которым было практически нечего терять. И все-таки стремившиеся к захвату власти в столице, пусть ценою ее, столицы, уничтожения. А может, к этому-то уничтожению и стремившиеся.
Второе соображение: Святослав мало того, что согласился на участие в плане Калокира… между прочим, это само по себе озадачивает. Вмешиваться в какие-то заговоры презренных ромеев? Вступать в соглашение с послом государства, с которым русы — вспомним Ибн Хаукаля и Яхью Антиохийского — находились в состоянии войны? Впутываться и впутывать свое войско, свой народ в какие-то грязные плутни вокруг проклятого трона трижды проклятого Константинополя? Это Святослав-то, с его знаменитым "Иду на вы!"? Непонятно, почему Святослав не приказал попросту утопить интригана с его золотом в Днепре. Но этого мало. Мало того, что Святослав согласился на план, где ему, вроде бы, отводилась малопочтенная роль наемника. Лев Диакон сообщает, что Святослав с Калокиром побратались. Пишут о том, что побратимство с варваром считалось у ромеев изменой — как будто такие вещи могли волновать человека, приглашавшего в свою страну вражье войско! Мне гораздо удивительней, что Святослав пошел на это! Побратимство было крайне ответственным шагом для воина-руса. Вспомним наши былины. Побратимов связывали нерушимые узы взаимоподдержки и взаимопослушания. Побратим становился продолжением твоего "я" — но и ты становился его продолжением. В знак этого побратимы в былинах обмениваются "цветным платьицем", как бы переряживаясь, а на языке обряда — превращаясь друг в друга. В известном смысле они становились как бы одним существом. Как легко догадаться, на такое пойдешь отнюдь не с каждым. Причем Калокир — единственный известный нам побратим Святослава.
Рискну выдвинуть свое предположение.
Как отметил Андрей Валентинов в замечательной книге "Спартак", у нас не принято всерьез относиться к античному язычеству. Боги Севера еще внушают определенное почтение, а греческие… герои мультяшек и детских книг. Не религия — игра. Не Боги — куклы.
Для прививки от подобных суждений очень хорошо эссе Артура Мейчена "Язычество" или тот же "Спартак"
И само собой разумеется, что это "прекрасное детство человечества" не могло сколь-нибудь долго сопротивляться натиску христианства.
Христианская литература смотрит на дело еще проще. Идолопоклонство — это скорее ничто, чем нечто, "мерзость запустения", которую мы часто поминаем всуе, на самом деле — библейское обозначение языческих Богов. Тьма — отсутствие света. Переход от язычества к христианству — переход от тьмы к свету в комнате, где зажгли лампу.