Святослав, князь курский (СИ)

— Целовал, — подтвердил Векша. — Что было, то было, чего мне врать.

— Ну, и дела… — произнес еще кто-то из княжеских советников, то ли с восхищением, то ли с сомнение.

— Да не перебивайте вы, — потребовали многие, желая поскорее уз-нать, как пал все же Путивль.

— Посовещавшись, путивляне, понимая, что долго им не устоять, и не желая подвергать город разрушению, отворили ворота, — окончил повествование путивльский посадник, опустив седую главу свою на грудь.

— А ты? — спросил его Иван Берладник. — Как ты спасся? Неужели князь Изяслав Мстиславич не возжелал тебя в узилище заключить? Или, может, мошной откупился?…

«Берладник хоть и язва, но вопросы задает стоящие, — подумал Святослав Ольгович, — не в бровь, а в глаз».

— Так пока шел торг о сдаче города и целование креста, — не очень-то охотливо, но все же обстоятельно стал рассказывать путивльский посадник, бросив осуждающий и неприязненный взгляд на галицкого изгоя, — я с сотней верных мне путивлян, которым в любом случае не было бы пощады от черниговских и переясласких дружинников за урон, причиненный им, потайным ходом выбрался за пределы града. Потом уж добрались до укромного места, где нас уже ждали оседланные кони, да и поспешили с сей нерадостной вестью сюда.

— Ага, так все же заранее были подготовлены лошадки в укромном местечке? — не унимался Берладник. — Может, вы и град защищать по настоящему не желали? А?

Это было уже слишком, и Святослав попросил князя Ивана оста-вить посадника в покое. Но старому путивльскому посаднику от занози-стых и язвительных вопросов бывшего звенигородского князя словно шлея под хвост попала.

— Это одни глупцы о последствиях не задумываются, — закусил он удила, — умные же люди всегда о себе заботятся! Даже, а вернее, именно при таких вот обстоятельствах. Я ничего соромного либо зазорного тут не вижу. Была возможность — оборонял град, от стрел за чужие спины не прятался. Стало невозможно оборонять — спас свою голову и головы ближайших княжих людей. Что тут плохого?.. На противную сторону не перешел, князю своему не изменил.

Бояре, собравшиеся на совет, как один примолкли и устремили взоры свои на князя: как он разрешит этот спор, чью сторону примет…

— Да Бог с ним, с этим потайным местечком и с запасными конями, — примиряющим тоном произнес Святослав, разряжая обстановку: еще не хватало, чтобы на его княжьем совете переругались думцы. — Хоро-ший запас еще никогда никому не помешал. Ты, посадник, поступил правильно. Обиды на князя Ивана Ростиславича не держи за его каверз-ные вопросы, а лучше расскажи, что с городом стало, с Путивлем? Сдержал ли Изяслав слово и крестное целование?

— Не знаю, княже, — честно ответил, глубоко вздохнув, Векша. — Одно могу точно сказать, пока ехали сюда, дымов над градом не видели. А раз дымов не было, то и град должен быть цел…

— Будем надеяться, — молвил князь тихо.

— Дай-то Бог! — зашевелились разом северские бояре, одобрительно поглядывая на своего князя и стараясь не смотреть в сторону Ивана Берладника. Было видно, что им пришелся по нраву разумный довод Святослава Ольговича.

Далее совет князя со своими думцами пошел своим чередом.

Векша с сотней путивлян прибыл в полдень. На следующий же день, под вечер, когда серая мгла уже плотно окутывала окрестности и в зимнем ночном небе стали загораться первые звездочки, а мороз стал таким, что и носа не высунуть из тулупа, на уставших конях, густо по-крытых инеем, со стороны трубчевских ворот к княжескому терему прорысили еще двое заиндевелых путивлян. То прибыли из Путивля дворцовый тиун[100] Наум и конюший[101] Тихон. Они-то и поведали князю, что город уцелел, но его двор полностью разграблен.

— Дом твой, княже, — рассказывал, отогревшись в тепле княжеского терема, тиун Наум, отвечавший за порядок и сохранность имущества в княжеских хоромах, — и все имение разделили на четыре части, между всеми князьями…

— И кем же? — попросил уточнить Святослав, многозначительно прищурив око.

— Да между Давыдовичами, Святославом Всеволодовичем, Мсти-славом Изяславичем и самим великим князем.

— Понятно, — почти не разжимая уст, протянул князь. — Продол-жай. — Но прежде чем тиун стал говорить далее, князь, не сдержав оби-ды, обмолвился: — Однако братья мои и племянник никак не насытятся, никак чрева свои алчные не набьют, все им, убогим, мало… Видать, про таких, как они сказано, что очи завидущие, а руки загребущие…

— Воистину, — поддакнул князю Берладник.

— …Из погребов и кладуш[102] взято 500 берковец[103] меда и 80 корчаг[104] больших вина, не считая малые, — продолжил после вынужденной паузы перечислять расхищенное имущество тиун, знавший княжеское имуще-ство чуть ли не до нитки и иголки.

— Еще что? — мрачно спросил князь, не ожидая ничего хорошего от ответа, но желая знать подробности.

— Еще построенную тобою церковь Вознесения Христова пограби-ли, — продолжил тиун. — Утварь серебряную забрали, два сосуда и ка-дильницу, книги, в том числе Евангелие, серебром окованное…