Святослав, князь курский

— Вы, дорогие племянники мои, не должны путать божий дар с яичницей! Тмутаракань — она и есть Тмутаракань… отсеченная земля Русская на краю ойкумены…[73] так уж исстари сложилось. И не надо забывать, что теперь между Тмутараканью и остальной землей Русской половецкие вежи, — задумчиво, с внутренним огорчением произнес он, возвращаясь к основному вопросу. — Без поклона половецким ханам из него на Русь и не доберешься. Да и греки, точнее купцы греческие, там так все оплели своей паутиной, что Тмутаракань уже скорее не княже-ство русское, а заморская провинция византийского императора Сколь-ко мы сможем удерживать ее в своих руках, только один Бог знает… Так что грады делить не стоит. Как только станем делить грады между собой, так и начнутся разногласия и междоусобия… Кто-то обязательно посчитает себя обойденным и ущемленным, а потому потребует боль-шего… А то, не дай Бог, даже не потребует, но войной пойдет… И то, что великий князь раздает в уделы города, — поморщившись, как от зуб-ной боли, продолжил он, повысив для убедительности голос, — ни к че-му хорошему не ведет. Не успел дать города, как уже образовались княжества: Псковское, Владимирское на Волыни, Перемышльское и Теребовльское, Ростовское… Я думаю, что не пройдет и четверть века, как князья этих княжеств между собой все перессорятся и передерутся, забыв о кровном родстве…

В словах Ярослава Святославича был резон, его понимали, но при-нимать не желали. Как не желал понимать и принимать доводы стрыя Святослав Ольгович, давно мечтавший о собственном уделе, где он был бы сам себе государь и владыка, творящий суд и право. Ведь ему уже шел тридцать третий год, а он по-прежнему был только на подхвате. То у отца, то у великого князя, то вот у стрыев своих. Однако, услышав о плачевных делах в Тмутараканском княжестве, он не удержался от во-проса:

— Неужели все так плохо с Тмутараканью?

— Плохо — это не то слово, — поморщился Ярослав Святославич. — Отвратительно. С одной стороны греки интриги плетут, все на сторону Византии переметнуться хотят… лишь дружину и побаиваются, с дру-гой половцы поджимают. От всего княжества только град Тмутаракань и остался. Так-то…

— И что же делать? — спросили вместе со Святославом сразу не-сколько князей.

— Держать. Держать, сколько сил есть и сколько Бог позволит…

Долго советовались потомки Святослава Ярославича, примеряясь и так, и этак к обустройству земли Черниговской и Тмутараканской, но договориться до конца, так, чтобы все были довольны, не смогли. При-шли к соглашению, что на княжеском столе в Тмутаракани быть пока что старшему сыну Олега Святославича, Всеволоду. С ним же там должны были находиться и дети Ярослава: Святослав, Давыд и Игорь, в то время как меньшой, Ростислав, оставался с отцом в Чернигове. По-чему Ярослав Святославич так настаивал на нахождении в Тмутаракани своих старших детей, видно было и без его пояснений: хотел иметь свои глаза и уши, чтобы следить за действиями племянника. Всеволод Свя-тославич, теперь уже князь тмутараканский, все это понимал, хмурился, но идти на откровенный конфликт с дядей не желал, по-видимому, на-деясь, что со временем все определится само собой.

Посадников же, поставленных еще покойным Давыдом Святосла-вичем по городам княжества, решили не менять. Новая метла хоть и чище метет, да старый конь борозды не испортит…

Следующий, 1124 год, на Руси начался с пожара в Киеве, когда вы-горело одних только церквей более тридцати, а сгоревшим дотла домам и избам — даже счету не было. В Чернигове по этому поводу не злорад-ствовали, наоборот, чем могли — помогли: князю и митрополиту — грив-нами, киевлянам — житом. Но как говорят на Руси: беда одна не ходит. В этот же год в Перемышле умерли сразу оба брата Ростиславича, Ва-силько и Володарь, собравшиеся идти войной на поляков. Был ли то божий промысел или поляки подсуетились, обольстив кого-нибудь из княжеских стряпчих и поваров звоном злата и серебра, а те и добавили в кушанье или питие злое зелье, теперь уже не узнать. Однако случилось то, что случилось. После них на княжеский стол в Перемышле сел Рос-тислав Володарьевич, сын покойного Володаря Ростиславича, а в Зве-нигороде — его брат Владимирко. Оба гордые и воинственные, жадные до рати и злата.

— Теперь жди замятни[74] в земле Галицкой, — поделился своими размышлениями по данному поводу с воеводой Петром Святослав Ольго-вич. — Не те князья, чтобы мирно княжить… И года не пройдет, как начнут воду мутить!

— Пока Владимир Мономах на великом столе, — был более сдержан в суждениях воевода, — будут вести себя смирно. Не посмеют смуту заводить… Побоятся.

— А потом?

— Что будет потом, то только Всевышнему известно, — уклонился от конкретного ответа многое повидавший на своем долгом веку воевода. — Как говорится, поживем — увидим.

— Поживем — увидим, — согласился с воеводой и с народной мудростью князь Святослав.

ВО ВРЕМЕНА МСТИСЛАВА ВЕЛИКОГО