Святослав. Великий князь киевский

   — Хан на Святослава обиду держит, мог и оболгать, — возразил князь Игорь. — А что до певца, то он не столько мой позор воспел, сколько Святославово величие, и тем твоё достоинство, как соправителя, принизил.

   — О том разговор особый, — резко сказал Рюрик.

— О чём разговор, о чём? — переспросил тугоухий князь.

От него отмахнулись.

Давыд внимательно следил за лицом князя Игоря. Северский князь в борьбе против Святослава был бы сильным союзником, за ним стояло обширное княжество с уделами, могучая дружина. Но родственные узы, верность дому Ольговичей не позволяли ему до сих пор произнести решающее слово. Вот и на пиру, хотя вроде и договорились раньше, он не объявил о помолвке дочери и молодого Романа — уклонился.

   — При Святославе пошатнулась вера на Руси, — забубнил своё отяжелевший игумен. — Окружил себя книжниками, любомудрствующими и ерничающими, одаривает, приникает, ставит выше природных бояр, а то и князей... Рюрик смотрел на игумена, как на докучливую муху, но терпеливо ждал, когда тот закончит.

   — Крест целует, чтобы назавтра же преступить крестное целование, и тем вере непоправимый урон наносит, ибо как станет верить холоп, ежели великий князь преступает... — не унимался игумен.

— Это правда, водится за ним такое, — подхватил Рюрик. — Помнится, лет пятнадцать назад Святослав крест целовал, братскую чарку пил, в вечной любви клялся, а потом Засаду на князя Давыда учинил. Тот мирно на Днепре с женой и детьми охотился, а Святослав его не в честном бою — из камышей хотел схватить. Было бы в тот раз поболе сил у Святослава — погубил бы... Клятвопреступник он, и не единожды...

   — Святослав мне брат! — крикнул Игорь.

   — А ты с ним в большой поход против половцев пошёл?

   — Витязь идёт своим путём.

   — То-то мы тебя на следующий год все вместе после Каялы выручали.

   — Ты зачем меня позвал, князь? Прошлым корить?

   — Что ты, брат Игорь! Да и зачем старое ворошить? У каждого из нас в прошлом и победы и поражения. Была бы честь незапятнанной, — постарался смягчить разговор Рюрик.

   — А твоя честь, твоя удаль, — уловив поворот в речи брата, подхватил Давыд, — всей Руси ведомы: ты не за полками в бою стоишь — впереди дружины.

Дверь отворилась, вошёл Святослав. За ним неслышно ступал княжич.

   — Отдыхаете после пира, братья? — спросил великий князь и, не дав опомниться, забрал нити беседы в свои руки. — А мне вот не спится, с первыми петухами засыпаю, со вторыми встаю. Княжич меня мудрыми беседами тешит об эллинах, космографии, затмениях солнца...

   — Любовь Борислава к книгам известна, — сказал Рюрик.

   — Он, говорят, в киевских библиотеках свою отчину проворонил, — не удержался от язвительного слова Роман.

Рюрик хмуро взглянул на племянника, тот отодвинулся в тень.

Святослав предпочёл не заметить выходки.

   — По-братски, вижу, беседуете. Ни отроков, ни кравчих, никого. О чём, если не тайна?

   — Пытаемся вспомнить, видывала ли земля наша столь пышное торжество, — сказал Давыд.

   — И припомнили? — Святослав сел, подвинул к себе чашу, заглянул зачем-то в неё, покачал головой.

   — Да как сказать... Я на полтора десятка лет тебя моложе, за свою жизнь не припомню. — Рюрик слащаво заулыбался. — Может быть, при прадеде нашем, великом Мономахе, и бывали столь пышные съезды в честь одного князя...

   — Великого князя, — уточнил Святослав.

   — Либо при Ярославе Мудром, который мнил себя владыкой Руси и рексом, каганом[56] в грамотах звался, — сказал Давыд.

Святослав искоса взглянул на Давыда, покачал головой, как бы дивясь его запальчивости, и тот не удержался, поднял голос:

   — Мы все равны, все единого корня, все единый ответ перед Богом и землёй нашей держим. И никто не возвеличивается!

   — А коль никто, то и говорить не след.

   — А о тебе на пировании что говорили?

   — На чужой роток не накинешь платок.

   — В поговорках и мы горазды! — выкрикнул Роман. — Ты своим величием нашу честь принизил!

   — Давно ли мёд пьёшь — так со старшими говорить? Не был бы ты в моём доме гостем...

   — В твоём доме? — перебил Давыд. — Не оговорился ли ты? Это дом великого князя Киевского, а не твоя отчина. Каждый из нас на него права имеет, сесть здесь может...

   — Уж не ты ли метишь сюда в соправители старшему брату?

   — Мы — прямые потомки Мономаховы! А ты...

Рюрик встал, положил руку на плечо брату.

   — Обид много, всех не упомнишь, взаимны они и в прошлом. Уж если кому обидами считаться, то князю Игорю.

   — С братом мы сами разочтёмся.

   — Ты его бывшего дружинника приютил, одарил и сегодня возвеличил.

   — Дружинников принимать — исконное княжье право.

   — Ему следуют, когда свою выгоду видят, — заговорил наконец Игорь.

   — Не о своей выгоде пекусь, о славе земли Русской. Песнь его — великое творение.

   — Смутное и еретическое. Гордыня рукой худородного водила! — выкрикнул игумен.

   — Вина в умысле, не в поступке. Мой дружинник, я в его животе и творениях волен, не ты! — распалялся Игорь.

   — А ты его с собой из плена взял?

   — Ты же знаешь, я бежал, когда узнал, что мои земли в опасности...

   — Вот-вот, когда твои земли в опасности... А вся Русь? Мне пришлось за тебя рати поднимать! И я, не ты половцев обратно отогнал.

   — Доколе тем корить меня будешь?