Подумаю... — А как же похороны, батюшка князь? Как ни суди, а твой троюродный брат умер, — вздохнула княгиня Мария.
— И об этом подумаю. Скажусь больным... Сына Владимира пошлю вместо себя. — И вдруг улыбнулся: — Авось его там кто засватает. Давно бы пора оженить молодца.
— Ох, давно... — согласилась со вздохом Мария.
— А ты чего молчишь, Ягуба? Небось думаешь: а как же великий Киевский стол, но спросить боишься?
— Мои мысли читаешь, князь, — склонил голову Ягуба.
— Ныне в Киеве пусть другие за великий стол бьются. Те же Ростиславичи — Роман и Рюрик. Они моложе, но к столу ближе.
— Не столь уж и молоды, — вставил ворчливо Вексич. — Рюрик, если память мне не изменяет, родился как раз в год твоего вокняжения на Волыни.
— На год раньше, — уточнил Святослав.
— И не так уж и близки они к столу по лествичному праву.
— Зато к сердцам киевских бояр они ближе, — сказал Ягуба.
— Вот тут ты прав, Ягуба. — Князь умолк и задумался.
Он давно уже внимательно присматривался к братьям Ростиславичам, особенно к Роману и Рюрику. Молодые, напористые, изворотливые, они долго сидели в Смоленске, где укрепился ещё их отец, основав епархию, поставив епископа и возведя кафедральный собор. Став великим князем, он расчистил, им и путь к Киеву! А стол в Смоленске передал прямо сыну Роману по завету Мономаха: «Всяк да держит отчину свою». Их преимущества Святослав понимал, напрасными надеждами не обманывался и события не торопил. Об этом не раз они говорили с Петром и Марией, так что для неё его слова отнюдь не явились открытием в отличие от Ягубы.
— Так что, полагаю я, в ближайшие годы в Киеве пойдёт бесовская чехарда великих князей. Я в ней участия принимать не намерен. Всякий плод созреть должен.
— Мудро рассудил, князь, трудно с тобой не согласиться, — сказал Вексич и подумал, как его давнишний воспитанник ясно и стремительно мыслит и как трудно ему, уже старому боярину, за ним поспевать.
— Вот и порешили, — заключил Ягуба.
— Не спеши поперёк князя беседу завершать, — бросил раздражённо Святослав. — Есть у меня к вам ещё одно дело.
Все приготовились слушать.
— Скажите-ка мне, помнит ли кто княжну Евфросинью Ярославну? — спросил Святослав, пряча хитрую усмешку в тронутые сединой усы.
Оба боярина оторопело уставились на князя.
— Сестру твоего зятя Владимира? — уточнил Вексич, пытаясь понять, к чему клонит Святослав.
— Да.
— Конечно, помним, — подтвердил Ягуба. — Она ведь была на свадьбе княжны Болеславы.
— Ну и как, хороша ли она?
Бояре переглянулись недоумённо, потом посмотрели на Марию — она прятала улыбку в уголках рта.
— Ну что ты, князь, играешь с нами, как кошка с мышатами? К чему всё это? — обиженно спросил Вексич.
Святослав рассмеялся:
— Ох и нетерпеливые вы у меня! Я ведь вопрос вам задал.
— Что тут спрашивать, — развёл руками старый боярин. — По мне — так хороша.
— Чудо как хороша! — уточнил Ягуба.
Святослав посмотрел на Марию.
— А что ты, матушка княгиня, думаешь? Как на твой женский взгляд княжна Евфросинья?
— О чём тут думать, одно слово — красавица.
— Приятно, когда все согласно думают, всегда бы так. А у меня вот мысль появилась — не женить ли нам князя Игоря на Евфросинье Ярославне?
— Побойся Бога, что ты такое говоришь! Он ведь только что овдовел! — воскликнула княгиня Мария.
— Да уж, князь, — с укоризной сказал Вексич, — не время ему о женитьбе думать. Видел ли ты, как он, безутешный, рыдал у могилы?
— Не век же ему рыдать, боярин. Все рыдают, а токмо вослед жене ни один вдовец ещё не прыгнул. Так что вы подумайте, други, поразмыслите.
Ягуба промолчал. Вексич стал прикидывать, что даст ям с князем устройство этой свадьбы, кроме укрепления дружеских отношений с Осмомыслом Галицким. Озабоченность на его лица проявилась столь ясно, что Святослав «просил:
— Что хмуришься, старый друг? Или выгод не видишь? — Не вижу, — откровенно признался Вексич.
— А ты, Ягуба?
— Я и вовсе запутался, князь.