Святослав (Железная заря)

Лес жил своей жизнью, для него не существовало людских бед: ни войн, ни моровых поветрий. Скрытые от глаз, покой его охраняли лесные духи. Лес был милостив к человеку при всём своём величии, он давал людям деревья на строительство, пищу. Не спросив у леса прощения, человек не брался валить дерево, без нужды не убивал лесных жителей. Человек знал, что лес может отомстить: повалить дерево, что в лепёшку раздавит обидчика, натравить могучих хозяев леса — тура или медведя, или отправить лешего, что заведёт, закружит и погубит путника. Лес мог отправить в селенье оборотня, который будет изводить жителей. Хуже всего, когда вместо кормильца, ушедшего на охоту, лес возвращал духа в его обличье. Потому охотник, возвращаясь под крышу собственного дома, очищался огнём или баней и лишь тогда только садился за обеденный стол — святое для дома место.

Степняк боится леса. Это место с чуждыми богами и духами. Печенеги шли вдогон разъезженными дорогами, опасаясь углубляться по незнакомым тропам. Семья Старка укрылась в старом займище, где прятались ещё семь семей с окрестных селений, одна из которых была также из Осинок. Лес оказался к ним благосклонен, вчера мужики свалили сохатого, бабы набрали малины и грибов — сиди хоть до зимы. Односельчанин из семьи Ушана, семнадцатилетний Угар проверил давеча ставленые силки и обрёл трёх зайцев. Двух из них отдал соседям, одного обе семьи сварили в прихваченном Ушаном из дома котле. Поснидали молчком — наговорились за дни сидения — отвалились от котла. Ушан облизав ложку, сыто рыгнул:

— Добре пожрали!

Старк, которого изъело до самых костей беспокойство о старшем сыне и внуке, сорвался:

— Хорошо ему! Жрать да срать горазд!

— Ты чего взъелся? — вступился за сына Ушан, не поняв Старковой туги. — Не по нраву — сам иди в лес да охоться.

Сарк отвернулся. Ушановы-то все были: Ушаниха да два их сына. Дочерей уже давно замуж сбагрили, одну в Древичи, вторую куда-то за Днепр, чуть ли не к восходним кривичам, а старшего сына ещё позапрошлой зимой схоронили: на игрищах, когда бились стена на стену, ему так приложили, что, промучившись ночь, он умер. Зимава успокаивала мужа: схоронились они, не найдут никак, да и не ищут. «Отеня-то не ищет? — спорил в мыслях Старк. — Да он лес лучше собственной избы знает!». Нет, беда стряслась. Он поднялся, стряхнул со штанов налипшие иголки, молвил:

— Поеду в Осинки, посмотрю, как там и что. Может, возвернулись все, а мы, как медведи, всё в лесах сидим.

— Может, печенеги тамо, дядя Старк, — робко сказал перепавший Угар, до сих пор ищущий в себе вину, за которую накричали на него.

— Нет! — решительно помотал головой Старк. — Я уже своё пожил, ежели не вернусь через день, то сидите дальше.

— Куда собрался-то? — обратилась к нему Зимава. — Вечереть скоро начнёт.

— Верно, дотерпи уж до завтра, сколь сидим здесь. Вон Угар с тобой поедет, — сказал Ушан, посмотрев на сына, тот согласно кивнул, свысока глянув на баб, не мальчик — муж уже! Насилу Старка отговорили. Но на утро он уехать не смог, сердце молотом колотилось в груди, ноги едва держали, старость — не радость. Угар, подпоясавшись и с серьёзным видом проверив, легко ли выходит нож из ножен, заявил:

— Поеду один!

— Один не поедешь, — спокойно ответил ему Ушан.

— Не один, я с ним, — вдруг сказала Услада, — мать у меня оставалась и брат.

— Бабе-то куда...

— Верхом с Угаром доедем, а тамо сторожко дворами пройду, коль какая опасность, то уедем. Да и чего печенегам столь времени в разграбленной веси делать?

Угар расправил плечи, не стесняясь оглядел Усладу с головы до ног. Сомнений, ехать или нет, у него и так не было, а сейчас его и вовсе не отговоришь. Может, у них что и получится дорогой, не то соскучилась, небось, по мужу, что уже без малого год дома не был. Решительность Услады отбила охоту её отговаривать. Зимава в сердцах пихнула локтем Милаву, которая только пробудившись со сна, повязывала повойник:

— А ты чего? Муж твой невесть где, а ты и не чешешься!

— Конь не снесёт троих. Зачем нам лишние? — забеспокоился Угар.

— Поеду, — сказала Милава, ожёгши злобным взглядом свекровь. — не то съедят тута!

Встал вопрос о втором коне.

— Не дам! — сказал Ушан. — Един конь остался, кормилец и поилец. Не просите! Воз, вона, берите!

— С возом тяжко... — начал было Угар, потом, почесав в затылке и обмыслив, начал запрягать. Бабы засуетились, собираясь. Зимава с Ушановой, будто очнувшись и плеща руками, начали помогать.

Угар кинул в воз лук с тулом и секиру, скосил взгляд на отца — не возмутится ли? Но тот смотрел в другую сторону, пристыженный Старком за скаредность. Теперь, вооружившись, Угар почувствовал себя воином, и страх перед степняками спрятался вовнутрь. Жёнки, побросав узлы в воз, влезли за ними. Угар взялся за вожжи.

Конь лёгкой рысью нёс воз, и часа через три они въехали в большое село. Уже на подъезде к нему встретили мужика с бабой, что без страха стояли на обочине, смотрели на едущих — значит, степняка тут нет.