Святость и святые в русской духовной культуре. Том 1.

Этот «максимальный» (и в целом ряде случаев очевидно не достоверный) состав существен не только и не столько сам по себе, сколько в сопоставлении с «минимальным» составом, который, собственно, и есть ядро «феодосиевых» текстов, — тем более, что этот «минимум» приходится на последнюю общую попытку определения круга достоверных сочинений Феодосия (40–е годы), а сама эта попытка предпринята таким выдающимся ученым, как И. П. Еремин, обладавшим к тому же как исследователь редким даром сочетания трезвости и текстологической акрибии. Возвращаясь к дискуссиям давних лет, Еремин приводит аргументацию — в одних случаях убедительную и даже бесспорную, в других — правдоподобную или, по крайней мере перспективную — в пользу предлагаемого им «узкого» состава текстов Феодосия («Спор о действительном объеме литературного наследия Феодосия Печерского […] не закончился и по сегодня. Но основной список принадлежащих Феодосию произведений уже определился […]: два послания к князю Изяславу Ярославичу, восемь поучений и одна молитва» — Еремин 1947, 159). Конкретно в этот круг «феодосиевых» текстов входят:

I. I. Первое послание к князю Изяславу Ярославичу (известно в двух списках — в так называемом Паисиевском сборнике XIV— XV в. и в сборнике XV в. Новгородско–Софийской библиотеки № 552, теперь — № 1285, — восходящих к общему протографу; остроумные соображения Шахматова, отчасти поддержанные и другими учеными, о принадлежности этого послания Феодосию Греку, XII в., Ереминым отводятся и, видимо, вполне резонно).

II. Второе послание к князю Изяславу Ярославичу (известно в ряде списков, иногда довольно отличных друг от друга текстологически и образующих две основные группы; древнейшую редакцию представляют Паисиевский и Новгородско–Софийский списки — именно она только и может претендовать на принадлежность Феодосию, — впрочем, и она в свое время вызвала сомнения в ее подлинности, и Еремину пришлось позже вернуться к рассмотрению этого вопроса еще раз — Еремин 1935, 21–38; и хотя после этой работы свое несогласие с выводом Еремина высказал Висковатый 1939, 535–567, все–таки мнение Еремина о принадлежности этого послания Феодосию, подкрепленное важным соответствием фрагментов из послания и «Повести временных лет», представляется более обоснованным).

III–VII. Группа поучений (древнейший список — Румянцевский сборник XV в., № ССССVІ Российской Национальной Библиотеки в Москве, лл. 103–116 об.; разночтения из других рукописей учтены Ереминым при издании этих поучений), а именно — III. «В среду 3 недели поста слово святаго Феодосиа на часех о тръпении и о любви. Господи, благослови»; — IV. «В четверг 3 недели поста святаго Феодосиа слово о тръпении и о любви и о посте. Господи, благослови»; — V. «В четверг 3 недели поста на часех святаго Феодосиа поучение о тръпении и милостыне. Господи, благослови»; — VI. «В пяток 3 недели поста святаго Феодосиа поучение о тръпении и о смирении. Господи, благослови»; — VII. «В пяток 3 недели поста слово на часех святаго Феодосиа о хождении къ церкви и о молитве».

VIII–IX. Два поучения о «душевной пользе» из того же Румянцевского сборника (лл. 99 об. –103), надписанные именем «святаго Феодора игумена Студийского»; эта атрибуция не была принята — тем более что эти поучения отсутствуют в собрании сочинений Феодора Студита; оба текста изданы Ереминым по Румянцевскому сборнику с учетом разночтений в других рукописях), а именно — VIII. «В среду 3 недели поста поучение по ползе душевней».

X. X. Поучение слово къ келарю святаго Феодосиа игумена Печерьскаго манастыря в Кыеве (издано по пергаменному списку XIV–XV в. Новгородско–Софийской библиотеки № 94, теперь — № 1262; учтены разночтения из других рукописей).

XI. XI. Молитва святаго Феодосия Печерьскаго за вся крестьяны (издана по древнейшему списку — Псалтыри 1296 г. Государственного Исторического музея — Синодальное собрание № 235, лл 275–277).

Многие из перечисленных текстов, особенно весьма достоверные или достаточно достоверные с точки зрения их принадлежности Феодосию Печерскому, доставляют интересный новый и разнообразный материал, относящийся к отдельным сторонам русской жизни и небезразличный, конечно, и для характеристики самого Феодосия. Несмотря на обилие деталей, отсутствующих в ЖФ, сочинения самого преподобного в целом подтверждают тот образ, который рисуется в составленном Нестором «Житии». Многообразие деятельности, непрестанность трудов, конкретность, практичность, последовательность, упорство, трезвость, учительность, но и жалость, милосердие, любовь, и все это направленное на христианизацию жизни и быта, на творческое собирание души и спасение ее то более, то менее ярко, но всегда определенно выступает и в сочинениях Феодосия.

Разумеется, степень отражения этих черт в известной степени зависит от тех литературных особенностей, которые характеризуют сочинения Феодосия. В целом нужно согласиться с тем, что писал о них один из лучших их знатоков в прошлом веке —