Святые Горы (сборник)

Иоахим, Готфрид и Конрад вскрывали фанерные ящики. Солдаты носили не железные каски, а лихие пилотки — шапочки, очень похожие на детские испанки, но без кисточек. Юлишке солдаты понравились. Физиономии открытые, незлые. Выйти к ним, что ли? И Рэдду вывести прогуляться.

Юлишка попыталась угадать, что они вытаскивали из ящиков, но ей это не удалось. Желтоватая стружка круто вздымалась волнами. Вскинув глаза, Юлишка с удивлением отметила, что многие окна в доме распахнуты настежь. Она перебросила взгляд на свой балкон. На нем она проводила значительную часть дня, выбивала ковры, вытряхивала одежду, развешивала белье или просто отдыхала, переговариваясь с бабушкой Марусенькой.

На балконе неуклюже ворочался навозный жук.

Опять этот вездесущий квартирьер — навозный жук, навозный жук!

«Как он туда попал?» — подумала Юлишка почему-то спокойно.

Перегнув тело через перила, навозный жук кричал своим товарищам:

— Ай-блай-бах-трах-пум!

Иоахим, Готфрид и Конрад сперва не обратили на него внимания, и только угрожающий взмах ладони подействовал. Они принялись оттягивать ящики поближе к фасаду флигеля, к забору Лечсанупра.

Юлишка пристально следила за ними. Она пропустила тот момент, когда на балкон, пятясь, снова вылез навозный жук. Он выволакивал, усердствуя задом, плоский высокий шкаф, который раньше покоился в углу кабинета Александра Игнатьевича. Шкаф был старинный, резной. Хранились в нем книги по искусству. Юлишка недоумевающе смотрела на навозного жука и недотепу, которые поднимали шкаф за растопыренные ножки, и думала: экие они неловкие! Так и красное дерево недолго попортить. Она хотела взобраться на калорифер, распахнуть форточку и попросить их, как бывало грузчиков, чтобы поосторожнее с мебелью. Не за ворованные куплено — за заработанные тяжелым трудом. Но тут ее пробуравила дикая мысль. Зачем, собственно, они выволакивают шкаф на балкон и как они вообще попали в кабинет, если ключи от английского замка позвякивали у нее, у Юлишки, в кармане? Ее обдало мертвящим холодом, и последняя, виноватая — утренняя — теплота отделилась от тела и растаяла.

— Что вы творите? — захлебнулась ужасом Юлишка.

Именно — творите! — крикнула она.

Голос бессильно отпрянул от стекла, от стен горохового цвета и угас.

Навозный жук и недотепа, толкаясь, перевалили наконец шкаф через перила, и он, кувыркнувшись в воздухе, страшно рассыпающейся грудой смачно хлопнулся об асфальт.

Юлишка остолбенела.

А навозный жук скрылся в кухне.

Юлишка, продолжая ужасаться, предположила, что сейчас на балкон выволокут и тахту, и стол, и сервант, и трюмо, и кресла, и «Бехштейн», но минута капала за минутой, а немцы больше не появлялись.

Сердце Юлишки разжалось.

Но шкаф, шкаф! Красное дерево! Книги!

Они безмолвно лежали на асфальте. Побелевшие обломки торчали в разные стороны.

Юлишка села на пол и закрыла лицо ладонями; потом она вскинулась и решила выйти во двор — сказать им, что… Не испытанный ранее страх размягчил мускулы и одновременно сковал движения. Они стали замедленными, словно Юлишку опустили под воду.

Она отчетливо представила себе шкаф на щербатом асфальте, изуродованный, с выбитыми стеклами, — ослепленный, — и рытую борозду, пересекавшую сабельным ударом причудливые наплывы хорошо отполированного дерева. Но зато вокруг в полном порядке пасьянсом «могила Наполеона» лежали одинаковые толстые фолианты, величиной с мутеровскую «Историю искусств».

Порванные книги Юлишка вообразить не могла. С детства они внушали ей почтение.

В доме Александра Игнатьевича библиотека царила над всем. Читать навынос он никому не давал и в трех местах выставил специальные картонки, на которых типографским шрифтом было оттиснуто: «Не шарь по полкам жадным взглядом, здесь книги не даются на дом!»

— Мой недостаток, — острил он, смущаясь.

А Сусанна Георгиевна раздраженно восклицала:

— Неумное мещанство! Я не допущу в своей квартире мещанства!

У гостей предупреждение и впрямь вызывало неловкость, и Сусанна Георгиевна однажды — за год до войны — после короткого, но жаркого спора в спальне настояла на своем, пользуясь тем, что Александра Игнатьевича выбрали, — куда — Юлишка не поинтересовалась, — и присвоили ему какое-то почетное звание, и он оказался более уступчивым, чем обычно.

Оскорбленный в своих лучших чувствах, Александр Игнатьевич покорно спрятал картонки в ящик, угрожающе, однако, мурлыча под нос фразочку:

— Придут, придут иные времена!

И иные времена не замедлили наступить…

Между тем убийство шкафа физически раздавило Юлишку безжалостностью. И бессмысленностью. Кому он мешал? Уж если с безответными книгами так поступают, то, значит, бога в душе у них нет.

Оцепенение с нее спало, лишь когда щелкнула входная дверь.

— Юленька, — еле шевеля пошорхлыми губами, пролепетала Ядзя, — это из вашей квартиры выбросили книги на двор?

Юлишка утвердительно покачала головой.

— Да, конечно, — ее вдруг охватил стыд за немцев, — может, им кабинет показался тесным?