Святые грехи

— Я иду с тобой. И не возражай, — сказала она, не дав ему и рта раскрыть, — я ведь действительно могу оказаться полезной. Мне известны признаки, симптомы…

Не надо говорить ей, что он сам хотел попросить ее об этом. Пусть думает, что это она его уговорила.

— Только после не вини меня, если не сможешь разогнуть колени.

Вместо поцелуя она просто прикоснулась к его щеке пальцем.

— Мне нужно десять минут.

В церкви пахло воском и духами. Скамейки, до лоска отполированные здешней паствой, на девятичасовой мессе были заполнены меньше, чем наполовину. Стояла тишина. Лишь изредка кто-то кашлял или сморкался; тогда под сводами глухо раздавалось эхо. Через витражи на восточной стене проникал мягкий небесный свет. В глубине церкви виднелся алтарь под покровом, а вокруг него — свечи. Покров белый — символ чистоты. Над ними висело изображение Сына Божьего, умирающего на кресте.

Сидя рядом с Тэсс на задней скамье, Бен внимательно разглядывал прихожан. Впереди сидели несколько пожилых женщин в окружении семейств. По другую сторону прохода, ближе к двери, устроилась молодая пара. По мысли Бена, выбрали они это место потому, что на руках женщины спал ребенок. Футах в двух от семейства, состоящего из шести человек, расположился старик с палкой. Две юные девушки в воскресных платьях сидели отдельно и о чем-то перешептывались, а позади них трехлетний малыш тихо катал по полу пластмассовую машинку. Бен знал, что про себя он точно воспроизводит шум двигателя и визг тормозов.

Поодиночке сидели трое мужчин, каждый из которых более или менее соответствовал описанию. Один из них уже опустился на колени. Тонкое темное пальто его было застегнуто на все пуговицы, хотя в церкви было тепло. Другой рассеянно перелистывал требник. Третий расположился в одном из передних рядов и сидел неподвижно. Бен знал, что где-то там сидит Родерик, а за серединой наблюдает сержант Пиломенто — патрульный.

Услышав рядом с Тэсс какое-то движение, Бен напрягся. Это оказался Логан. Присев около Тэсс, он погладил ее руку и улыбнулся Бену.

— Решил, что стоит прийти, — проговорил он с хрипотцой и, чтобы прочистить горло, негромко откашлялся.

— Рада видеть вас, монсеньор, — тихо проговорила Тэсс.

— Спасибо, дорогая. На днях я немного простудился, так что не был уверен, удастся ли прийти. Но надеялся, что вы будете. У вас острый взгляд. — Он оглядел полупустую церковь. «Главным образом молодые и старые», — подумал Логан. Людям среднего возраста редко приходит в голову, что неплохо бы уделить Богу часок своего времени. Вытащив из кармана молитвенник, он снова поглядел на Бена. — Надеюсь, вы ничего не имеете против? Если вам повезет, я смогу пригодиться. У меня есть одно преимущество — я, можно сказать, у себя дома.

Впервые Бен видел на Логане белый воротник священника. Отметив это про себя, он кивнул ему.

Вошел настоятель. Весь приход встал. Началась служба.

Церемония Вхождения. Настоятель в зеленой ризе; палантин, стихарь, епитрахиль, такая невинная сейчас на развевающихся одеждах; служка в черном и белом, готовый к началу мессы. «Боже, будь милосерд к нам, грешным».

В пяти ярдах от них громко заплакал ребенок. Прихожане в унисон зашептали свои молитвы. «О Боже, будь милосерд к нам, грешным».

Старик с палкой перебирал четки. Юные девицы продолжали хихикать и никак не могли остановиться. Мать прикрикнула на малыша с игрушечной машинкой.

Мужчина, у которого под одеждой была белая шелковая епитрахиль, почувствовал, как под знакомые слова молитвы, произносимой настоятелем и всем приходом, стихает страшный шум в голове. Ладони его стали влажными от пота, он сжал их и не отнимал от скамьи.

— Да пребудет с вами Бог. Да умиротворит Он ваши души.

Он слышал латынь, латынь своего детства, латынь годов службы его самого в церкви. Это успокаивало его, мир вокруг переставал качаться.

Литургия. Прихожане сидели, тихо переговариваясь, шурша какими-то вещами, поерзывая, так что скрипели скамьи. Бен наблюдал за происходящим, не вслушиваясь в слова священника. Он столько раз слышал их прежде… Одно из самых ранних воспоминаний: он сидит на жесткой скамье, руки сложены на коленях, накрахмаленный воротничок самой лучшей, нарядной рубашки трет ему шею. Ему пять, может, шесть лет. Джош прислуживает за алтарем.

Мужчина в тонком темном пальто словно в изнеможении откинулся на спинку. Кто-то шумно высморкался.

— За грехи заплатится смертью, — торжественно звучал голос настоятеля, — но Божий дар — вечная жизнь во Христе, нашем Господе.

Ощущая прохладную ткань епитрахили на коже, прямо у сердца, он откликнулся: «Слава Христу!»

Все встали. «Берегитесь лжепророков…» Евангелие от Матфея.

Разве не то же говорил ему Голос? Он сидел неподвижно, но мозг его приобретал силу от этих слов. Его усталое тело дрожало от возбуждения, чистого и безудержного. Да, берегитесь лжепророков! Им не понять его, они хотят остановить его… Доктор Курт только притворяется, будто понимает. На самом деле она хочет поместить его туда, где он не сможет завершить свою миссию.