И далее митрополит Макарий победоносно вопрошает: «Когда по возвращении Кирилла от хазар, царь начал посылать его к моравам, одному из племен славянских, Кирилл отвечал: «Рад иду тамо, аще имут буквы в язык свой». Мог ли так говорить святой муж, если бы признавал известные ему русские буквы за славянские? Когда царь вслед за тем сказал, что ни дед его, ни отец, ни многие другие не нашли славянских букв, сколько ни искали, и советовал Кириллу просить помощи от Бога, то «Философ, по пръвому обычаю, на молитву ся наложи и с инеми съпоспешникы; въскореже я ему Бог яви, и тогда сложи письмена, и нача беседу писати евангельскую: искони бе слово… и прочая». Если бы Кирилл признавал известные ему русские письмена и русское Евангелие за славянские, то зачем он изобрел новые славянские письмена и вновь начал переводить на славянский язык Евангелие, а не воспользовался прежними, готовыми?»[70]
И заканчивает митрополит Макарий свои размышления весьма тонкой подменой вопроса о существовании докириллической русской письменности вопросом о первенстве перевода Священного Писания на славянский язык: «После этого не благоразумнее ли отказаться однажды навсегда от обольстительной мысли, будто был у славян еще с первых веков какой-либо перевод хотя некоторых книг священных? Все, что можно придумать в пользу ее, очевидно, ведет только к предположениям и притом очень шатким, не представляя ни одного прямого доказательства. Между тем как, с другой стороны, есть решительные доказательства, которые говорят, что перевод Священного Писания и богослужебных книг на славянский язык в первый раз совершен именно во второй половине девятого века Константином, в монашестве Кириллом, и Мефодием»[71].
Быть может, для священнослужителя вопрос о том, кто был первым переводчиком Библии на славянский язык и является приоритетным, но для русского человека гораздо важнее другой вопрос: когда появилась наша письменность?
Попробуем с этим вопросом разобраться.
Глава 2
Следствие о русских письменах
Прежде всего надо отметить, что (как это ни странно), митрополита Макария опровергает папа Римский Иоанн VIII, тот самый, что добился освобождения из немецкой темницы и восстановил в правах архиепископа одного из Солунских братьев, святого Мефодия. Папа Иоанн VIII направил специальные послания королю Карломану, сыну Людовика Немецкого, а так же архиепископу зальцбургскому и баварским епископам, в которых объявил все решения по делу Мефодия незаконными. Но важным для нас является то, что, как свидетельствует Н.И. Барсов, «в дошедшем до нас послании Иоанна VIII о славянских письменах говорится, что они только вновь найдены, вновь открыты неким философом Константином»[72]. Николай Иванович Барсов (1839–1903), профессор Петербургской духовной академии, особое внимание уделял именно обнаруженным в то время письмам Иоанна VIII к своим германским и моравским адресатам, и потому к выводам знаменитого профессора стоит прислушаться.
Да и папа Римский знал, что писал. Уроженец Вечного города, он лучше многих других европейцев знал древнюю историю Апеннинского полуострова и населявших его народов.