Святые сердца

Девушка обмякает и внезапно повисает на руках Зуаны таким тяжелым грузом, что та поневоле опускает ее на пол. Аббатиса достает свечу с колпачком, спрятанную рядом с дверью, и, подняв ее, движется туда, где девушка лежит на полу в объятиях Зуаны, сломленная и стенающая. Замерев над ней на мгновение, она качает головой.

– Все кончено, – говорит она спокойно, почти устало. – Все кончено.

Но девушка только стонет и, кажется, ничего не слышит.

Аббатиса говорит громче:

– Ты должна бы поблагодарить меня. Прожди ты здесь хоть всю ночь, он все равно бы не пришел.

Теперь она завладела ее вниманием.

– Что? Что вы говорите?

– Я говорю, что его здесь больше нет. Он уехал из Феррары два дня тому назад.

– Нет! Нет! Вы лжете! Вы ничего не знаете о нем.

– Напротив, я знаю очень многое. К примеру, я знаю, что он Джакопо Браччолини – так ведь, кажется, его зовут? – очень удачливый молодой человек. Его композиторские и вокальные таланты оценили и предложили ему должность помощника капельмейстера в Парме, и он принял предложение. Тебе следовало бы за него порадоваться. Это значит, что ему не грозят больше преследования и тюрьма за попытку похитить послушницу одного из крупнейших монастырей города, – говорит аббатиса, оправляя юбки с таким видом, будто принимает участие в самом повседневном монастырском деле. – Более того, я бы сказала, что ему вдвойне посчастливилось, ибо я не могу представить человека, который дал бы работу учителю, уволенному с предыдущего места за попытку изнасиловать своих благородных учениц.

– Нееет, – стонет девушка.

Аббатиса ждет. Глядя на Зуану, она едва заметно покачивает головой. Хотя им есть что сказать друг другу, сейчас, очевидно, не время.

Зуана наклоняется и предлагает девушке руку.

– Пойдем. Будет лучше, если ты придешь назад своими ногами и нам не придется тебя нести.

Но девушка в ярости отшатывается от нее.

– Ты, без сомнения, считаешь меня жестокой. – И ее голос звучит почти дружелюбно. – Но я не так жестока, как он. Тебе следует знать, что убедить его отказаться от тебя было вовсе не трудно. Он ведь не любит тебя, понимаешь? Наверное, он говорил иное, может быть, даже клялся в вечной любви – нисколько в этом не сомневаюсь, – но на самом деле ты была для него просто зрелым плодом, который ему хотелось сорвать, а если бы ему удалось убедить твоего отца отдать тебя за него, то он получил бы деньги. Но в конце концов ему показалось, что ты не стоишь таких хлопот. Хлопот, которые ты причинила бы всем. Понимаешь?

Но девушка не отвечает, только стонет едва слышно.

– Правда состоит в том, что Господь будет любить тебя куда больше, чем любой мужчина. И мы тоже – как бы ты ни ненавидела нас сейчас.

Тут девушка поднимает голову.

– Вы ошибаетесь. Вы неправильно судите о нем. Он любит меня. Он бы не бросил меня просто так.

– Что ж, можешь считать так, если хочешь, – вздыхает аббатиса. – Но поверь и моим словам. – Тут ее тон становится суровым. – Ради блага твоей семьи и монастыря мы забудем все, что произошло здесь сегодня ночью. Ясно? Но если хотя бы одно слово, сказанное здесь сейчас, станет сплетней, то Джакопо Браччолини, как бы ни был хорош его голос, сгниет за свое преступление в замковой тюрьме. – Девушка смотрит на нее во все глаза. – Думаю, ты уже поняла, что я могу это сделать.

Она встает и жестом велит Зуане сделать то же самое, а девушка остается лежать на полу, как сломанная кукла.

Монахини торопливо выходят во внешний склад.

– Я должна вернуться в трапезную. Я и так слишком долго отсутствую. Придется тебе доставить ее в галерею одной.

Зуана отвечает кивком, хотя в темноте его вряд ли видно.

– Отведи ее в келью и оставайся там до тех пор, пока я не решу, как с ней быть… Сделаешь?

Наступает короткая пауза. Несравнимая с той, когда Зуана стояла на причале, словно парализованная, а гдето за ее спиной пряталась аббатиса. Но теперь, как и тогда, слишком темно, и нельзя с уверенностью утверждать, кто и что видел. Или слышал.

– Да, – невыразительно отвечает она.

– Хорошо. – Аббатиса выходит в сад, дверь за ней захлопывается.

Тем временем девушка, лежащая на полу внутреннего склада, тоже приняла решение.

Пока две женщины разговаривали, Серафина запустила пальцы в карман юбки. Достала оттуда стеклянный пузырек и аккуратно, чтобы не расплескать ни капли, вытащила пробку. Вернувшись к ней, Зуана видит, как она, прильнув губами к пузырьку, жадно пьет.

Зуана подбегает к ней и выбивает пузырек у нее из рук, тот отлетает в сторону, грохоча по каменному полу, но не разбивается – стекло слишком толстое. Монахиня тут же становится на четвереньки и ползает по полу, ища его, а ее мозг осаждают воспоминания. Вот она стоит в аптеке, смешивая кошениль с водой, ее голова горит от лихорадки – и тут ей бросается в глаза какаято странность в расположении бутылей на полке. Позже, поправившись и встав на ноги, она проверяет лекарства, но обнаруживает, что ничего не пропало; все ингредиенты на своих законных местах, а проверять уровень лекарств в каждой бутыли у нее никаких оснований нет.