Уберечь послушниц от «порчи», которая, как ей кажется, сочится сквозь самые стены монастыря, подобно гнилой сырости, стало для сестры Юмилианы делом жизни. Без нее собрания монастыря были бы куда приземленнее и даже скучнее.
— А карнавал и так является неиссякаемым источником подобного рода соблазнов, как хорошо известно всем в этом монастыре. Хватит с нас того, что во время подготовки к этой оргии всякий доморощенный трубадур Феррары сочтет своим долгом явиться к стенам обители, чтобы досаждать своими серенадами целомудренным женщинам, которые отнюдь не желают их слышать.
— Да, вот именно. И это уже началось. — Что бы ни сказала сестра-наставница, сестра Феличита тут же поддакнет. — Уж, наверное, не мне одной не давали вчера спать? Двое, у одного голос низкий, что твой колокол, расхаживали туда-сюда вдоль стен, подвывая, как томящиеся кобели. Но у них хотя бы голоса настоящие, от Господа, а не от ножа цирюльника. Сестра-наставница права. Такой полумужчина — прямое оскорбление природе. А вы как думаете, сестра Бенедикта?
— О, дорогая моя, о, я просто не знаю, что сказать, я ведь никогда ни одного не слышала, — бормочет Бенедикта.
Зуана вынуждена опустить глаза чтобы сдержать улыбку. Раздираемая страстью к новым голосам и нежеланием позволить чужеземцу, пожертвовавшему своими гениталиями ради службы при дворе, затмить славу ее хора, жизнерадостная хормейстерша Санта-Катерины колеблется. Она вздыхает…
— Судя по тому, что я слышала, они могут производить и удерживать самые высокие ноты с величайшей легкостью… Но слышавшие их расходятся в том, доступны ли им пассажио или изысканность подачи хорошего сопрано.
Зуана бросает взгляд на аббатису, но выражение лица мадонны Чиары непроницаемо. Она сидит, положив прекрасные ладони на резные подлокотники большого кресла из красного дерева, и склоняет голову то на одну сторону, то на другую, следя за обсуждением. Чем серьезнее прислушивается она к каждому мнению, тем меньше будет оснований у проигравших считать, будто их слова пропустили мимо ушей.
— Тем прекраснее было бы для нас составить собственное мнение. Ведь это же все-таки карнавал. Мы не можем все время молиться, да и того, что происходит на улицах, невозможно не услышать, — настаивает сестра Аполлония и при этом так волнуется, что за покрывающими ее щеки белилами даже начинает угадываться румянец. — Если видеть его для нас грех, так пусть хотя бы подойдет к воротам с той стороны, а мы с этой послушаем.
— Я согласна, — кивает сестра Франческа из мастерской вышивальщиц, прямо-таки светясь в предвкушении такого количества очистительной радости и смеха. — В других монастырях заходят куда дальше. Всем известно, что в прошлом году, когда в Корпус Домини представляли карнавальную пьесу, ворота «случайно» остались приоткрытыми и половина мужчин города могла в них заглянуть.
— Гхмм! — подает голос сестра Юмилиана.
В тишине, наступившей после ее замаскированного окрика, все ждут вмешательства аббатисы. Взгляды пронизывают комнату, сталкиваясь, словно противоположные течения. Зуана снова высматривает Серафину. О да, теперь-то глазки у той разгорелись. И монахиня думает, что несдерживаемая радость ей к лицу.
Тишина нарастает. Три, четыре… Зуана считает про себя. Их духовная мать знает, когда начать. Пять, шесть…
— Вы совершенно правы, сестра Франческа. — Прозвучавший в тишине голос глубок и властен. — Они и правда не заперли ворота. За что и получили суровый нагоняй от епископа — заодно с продолжительным наказанием, которое означает, что в этом году им запретят ставить пьесу вовсе. — Аббатиса делает паузу, чтобы смысл сказанного дошел до каждой. — Я не сомневаюсь в том, что с точки зрения музыки голос этого «существа» весьма любопытен, хотя, судя по тому, что мне доводилось слышать, сестра Бенедикта права, и, выигрывая в диапазоне, он значительно уступает в утонченности. Однако я полагаю, что в данном случае нам лучше согласиться с мнением нашей достопочтенной сестры-наставницы. Не надо, чтобы о нас думали, будто мы стремимся к похвале так сильно, что готовы состязаться за нее с самыми сомнительными личностями. Не мне напоминать вам о том, что наши добрые прелаты совсем недавно совершили в Тренте геркулесов подвиг очищения Церкви перед лицом грозящих ей ересей, обратив свое особое внимание на монастыри. — Прямой взгляд на сестру Аполлонию. — Господь благословил нас епископом, который счел возможным защитить нас от введения самых жестоких ограничений, а потому было бы крайне плачевно, если бы мы своими собственными «проступками» привлекли внимание к тем, кому положено быть безупречными.
Слова мягки, но смысл их ясен. Безупречные брови сестры Аполлонии сходятся, образуя не менее безупречные морщины. Однако она склоняет голову и прикусывает язык. Если на собрании чья-то тактика оказалась искуснее твоей, лучше согласиться и смолчать.