Святые в истории. Жития святых в новом формате. I–III века

Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я – медь звенящая или кимвал звучащий. Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, – то я ничто. И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы. Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит (1 Кор. 13: 1–7).

В этом же Послании он сделал и такое признание:

И был я у вас в немощи и в страхе и в великом трепете. И слово мое и проповедь моя не в убедительных словах человеческой мудрости, но в явлении духа и силы (1 Кор. 2: 3–4).

Да, и в немощах тоже… Уже во время первого миссионерского путешествия у Павла были серьезные проблемы со здоровьем, о которых он уклончиво сказал: дано мне жало в плоть (2 Кор. 12: 7). Кто-то из исследователей считает, что его мучили постоянные головные боли, другие говорят о малярии, третьи – о болезни глаз, обратив внимание на неестественно крупные буквы в посланиях, написанных его рукой. Да и о каком здоровье можно говорить при такой подвижнической и жертвенной жизни – всегда в дороге, с ночевками под открытым небом или в тюремных казематах.

От Иудеев пять раз дано мне было по сорока ударов без одного; три раза меня били палка ми, однажды камнями побивали, три раза я терпел кораблекрушение, ночь и день пробыл во глубине морской (2 Кор. 11: 24–25). Много сил требовала и борьба с теми, кого апостол Павел называл лжеапостолами, лукавыми делателями, принимающими вид Апостолов Христовых (2 Кор. 11: 13).

С этой проблемой он по-настоящему столкнулся, когда вернулся из второго путешествия обратно в Сирию. Но на обратном пути он с учениками еще отпраздновал Пасху в Иерусалиме, наверняка обратив внимание на изменившиеся в общине настроения. Многие иерусалимские братья уже открыто высказывали недовольство по поводу обращения язычников, не соблюдавших в полной мере закона Моиссева, и говорили, что решения Апостольского собора следует пересмотреть.

Главой Иерусалимской Церкви в то время был Иаков, брат Господень, – строжайший аскет и молитвенник. Про него говорили, что он никогда не пил вина, не ел мяса, не носил шерстяной одежды и столько времени проводил на молитве в храме, что на коленях у него были верблюжьи мозоли.

Апостол Иаков строго соблюдал Моисеевы законы и даже носил на себе петалон – золотую дощечку, которую имели право надевать только первосвященники. Примерно такого же склада были и люди из его ближайшего окружения – с той только разницей, что религиозный пыл они направляли еще и на активную борьбу с инакомыслием. Они были убеждены, что каждый иноплеменник, принимающий христианство, сначала должен стать иудеем – то есть совершить обрезание и в строгости соблюдать все предписанные Моисеем законы.

Сейчас такая постановка вопроса кажется даже странной, но тогда она удивляла в основном апостола Павла и его сторонников. Большинство в Иерусалиме разделяли мнение тех, кого теперь принято называть «иудеохристианами», или «иудействующими», – а в те времена это были просто иерусалимские христиане, убежденные в своем превосходстве над остальными.