В высшей степени умело обращаясь с татарами, Иоанн частыми путешествиями в орду покоил русскую землю. При нем мир и тишина воцарились в северной России, христиане на сорок лет опочили от истомы и долговременных насилий. Земледельцы могли спокойно обрабатывать нивы, купцы торговать, а бояре жить в избытке. Прекрасный хозяин, Иоанн покупал или выменивал новые владения и расширял княжество, а прочих князей держал в повиновении. Одно лишь было на нем пятно: борьба с князем Александром Тверским, закончившаяся мучением Александра в орде.
Потомство дало Иоанну имя Собирателя земли Русской, современники звали его государем-отцом. Он берег русскую кровь, освободил великое княжение от внешних и внутренних врагов; дал гражданам безопасность, истребил разбои и был правосуден. Жители других русских областей завидовали устройству и тихой жизни в областях Иоанна.
Расположение к Иоанну, как к правителю, усиливалось любовью к нему, как к человеку. Глубоко набожный, усердный в возведении храмов (Успенский, Архангельский соборы, Спас на Бору и другие), мягкий в обращении, милосердный к нищим, домовитый, добрый строитель и хозяин: таков был Иоанн. Он всегда носил с собою мешок или
Он скончался далеко не старым, 31 марта 1340 г., и погребен в возведенном им Архангельском соборе.
Есть трогательное сказание о греющем отношении Иоанна Калиты к бедным. И именно эта черта его так и привлекала к нему любовь народа. Один нищий только что получил от князя милостыню и сейчас же подошел, чтобы взять еще. Потом он зашел сзади и стал опять просить. Князь без задержки подал ему и в третий раз, только промолвил:
— Возьми, несытыя зеницы.
— Ты сам несытыя зеницы, — быстро ответил нищий, — и здесь царствуешь, и там хочешь вечно царствовать.
To же предание говорит, что кто-то в видении видел Иоанна в раю. В рукописных святцах он поставлен в число святых.
В конце XIV века назначено было Руси выступить на решительный и победоносный бой с татарами.
Мудрые действия московских князей настолько усилили Русь, что возможным стало думать о борьбе, и на нее решился внук Калиты, великий князь Дмитрий Иоаннович. Оставшись после отца своего по девятому году, он был воспитан под непосредственным руководством великого и незабвенного святителя Алексия, государственной деятельности которого Россия обязана вечною благодарностью. Происходя из знатного боярского рода, крестник Калиты, он в юных летах оставил мир, и пышно расцвели душевные его силы в подвигах иночества. В сане митрополита он чудесно исцелил ослепшую жену хана, и когда новый хан обнаружил враждебные нам рвения против Русской земли, св. Алексий взял на себя укротить его жестокость, опять поехал в орду и с помощью благодарной ему ханши-матери утолил губительный для России гнев. Среди той торжественной встречи, которую устроили святителю в Москве, выделился поступок восьмилетнего Дмитрия. Расплакавшись от умиления, он воскликнул с силою, необыкновенной для его возраста:
— О, владыко! Ты даровал нам
Двенадцати лет занял Димитрий престол великокняжеский, и именно руководительство святителя Алексия давало Руси то спокойствие, в котором она могла собраться с нужными силами.
В 1380 году, после разных недоразумений с ханом Мамаем, Димитрий решился вступить с ним в открытую борьбу и, помолясь, разослал гонцов по всем областям великого княжения, чтоб немедленно сходились к Москве ратные люди.
Велик был этот день, когда взросший средь старых воспоминаний о Батые, о Калке, о Сити, о целой нескончаемой кровавой цепи князей-мучеников, Дмитрий решил кликнуть клич к Руси для боя и свободы. И та Русь, которую он звал теперь, не была раздробленная, междоусобная Киевская Русь далеких дней; Московская Русь поднялась по его слову, как один человек.
Бесконечною вереницею вступали в Кремль спешившие от всех сторон дружины; их выслали из Ростова, Белозерска, Ярославля, Владимира, Суздаля, Переяславля, Костромы, Мурома, Дмитрова, Можайска, Углича, Серпухова. Стук оружия не умолкал в Москве, и народ с умилением смотрел на воинов, готовых умереть за свободу родины и за святую веру. Настало точно пробуждение от долгого сна. Ужас имени татар словно исчез. Никогда, казалось, государь не обнажал меча при таком единодушном сочувствии народа.