Святыня

Он свернул, увидев, что возле стены столпился народ, многие тревожно смотрели на луг, но по каким-то причинам никто не делал ни шага в ту сторону. Участок стены на углу кладбища был свободен, и Фенн устремился туда. Двое священников пытались протолкаться сквозь толпу зевак, но не могли добраться до стены. Спеша к намеченной цели, Фенн сшиб башмаком кротовью кучу. Трава была сырой и скользкой, и он дважды чуть не упал. Вскоре репортер уже был у стены и прислонился, переводя дыхание. Потом вскочил на нее и выпрямился, дрожащими пальцами нащупывая фотоаппарат.

Алиса в голубом пластиковом плаще стояла перед деревом, глядя на перекрученные ветви, и дождевые капли падали на ее обращенное вверх лицо. Темные, тяжелые облака еще не избавились от своего груза, и серебристо-белый горизонт резко контрастировал с ними. Остальные дети стояли за спиной девочки, словно боясь подойти к ней, опасаясь слишком приблизиться к дубу. Они сбились маленькими группками и молча наблюдали. Все новые дети перелезали через стену и осторожно шли вперед, но не заходили за столпившихся позади девочки. Фенн увидел мальчика-калеку, того, что раньше получал святое причастие, — его переправили через стену и понесли мимо ожидающих к Алисе. Всего в пяти ярдах от нее отец опустился на колени и осторожно положил сына на землю, закутав в одеяло, чтобы уберечь от сырости.

Вперед вывели какую-то девочку, и Фенн по одежде узнал ее — это была та самая страдающая хореей.

Все новые люди проталкивались вперед, неся с собой детей или поддерживая взрослых. Вскоре, по мере заполнения пространства, группы стали не так отчетливы, и больных клали на траву, не обращая внимания на сырость и холодный воздух.

По оценке Фенна, вокруг собралось не менее трехсот человек, одни вышли собственно на луг, другие блуждали вдоль стены, словно она могла послужить защитой. Все притихли.

Репортер ощущал напряжение, и ему хотелось закричать, чтобы избавиться от гнетущего чувства. Оно сгущалось, передаваясь от человека к человеку, от группы к группе, — это была нарастающая истерия, готовая прорваться, достигнув пика. Он поежился от внезапного ощущения страха.

Стараясь побороть дрожь в руках, Фенн навел фотоаппарат. Удачное место на стене открывало ему хороший обзор, и он надеялся, что правильно установил диафрагму для тусклого освещения. «Олимпус» имел встроенную вспышку, но пользоваться ею не хотелось: Фенн чувствовал, что внезапный световой сполох может каким-то образом повлиять на общее настроение, разрушить чары, под которыми все словно находились. Чары? Опомнись, Фенн. Такую же атмосферу может создать футбольный матч или поп-концерт. Просто тут все молчат, и от этого так жутко.

Он нажал на кнопку. Первый кадр: Алиса и дерево. Потом Алиса и толпа у нее за спиной. Потом люди у стены. Хороший снимок, видно опасение у них на лицах. И что-то еще. Страх. Страх и… ожидание. Боже, они томятся по чуду.

Репортер увидел двух священников, перелезающих через стену, и сделал еще один снимок. Фотография могла бы получиться великолепной, если ее увеличить и вырезать голову отца Хэгана, так как Фенн никогда не видел на лице человека такого выражения неподдельной боли.

Священники двинулись сквозь толпу, но и они не зашли за границу людей, стоящих неровным полукругом за спиной у девочки. Фенн спрыгнул на землю и тоже направился к дубу. Он приближался со стороны, позволявшей ему иметь лучший обзор происходящего. Когда Фенн добрался до края толпы, его туфли и нижние края штанин промокли, но он не ощущал никакого дискомфорта Как и все остальные, репортер был зачарован маленькой фигуркой, застывшей совершенно неподвижно, глядя на дерево. Со своей позиции Фенн видел Алису в профиль, и на ее лице было выражение безграничного счастья. Многие дети тоже улыбались, но их радость не вполне разделяли стоящие рядом взрослые, хотя и на их лицах уже не было той опаски, что виделась незадолго до того. По крайней мере у тех, кто оказался близко к девочке. Фенн поймал взгляд Алисиной матери, стоявшей на коленях рядом с группой, которая вынесла в поле мальчика-калеку, и не понял, мокро ее лицо от дождя или от слез. Ее глаза были закрыты, а руки крепко сжаты в молитвенном жесте. Шарф соскользнул с головы на плечи, и волосы сбились на лоб. Губы беззвучно шептали слова.

Потом все неестественно затихло.

Только не унимающийся дождь убедил Фенна что у мира не было причины замереть.

Не слышалось ни звука Ни криков птиц, ни блеяния овец, пасущихся на дальнем краю луга, ни шума проезжавших по шоссе машин. Ничего. Вакуум.

Пока по траве не пробежал ветерок.

Фенн поежился, так как движение воздуха оказалось холоднее, чем моросящий дождь. Он повыше поднял воротник и нервно огляделся; необъяснимо сильно чувствовалось чье-то неводимое присутствие. Конечно же, ничего не было, просто луг и изгородь. Слева толпа, стена, церковь; справа дерево… дерево… Позади… дерева… Фенн не смог рассмотреть, что было позади дерева.