Святыня

Дональд сбросил с дивана газеты, чтобы Энджи могла усесться под большим, шесть на четыре фута, постером с изображением Кейта Ричардса. Фотография эта была мне знакома, и снимали ее, видимо, когда-то в начале семидесятых. На ней Кейт выглядел здорово под мухарём — он прислонялся к стене, держа в одной руке бутылку «Джека Дэниела», а в другой — неизменную сигарету. На нем была футболка с надписью: «Тянет-потянет». Энджи села, а Дональд вскинул на меня глаза, когда я, заперев дверь на засов, вытащил из кобуры пистолет.

— Эй! — только и вымолвил он.

— Дональд, — сказала Энджи, — время нас поджимает, так что будем кратки.

— Ну и при чем тут ААФ, парень? — Он увидел пистолет в моей руке, и хотя я не поднял пистолета и тот болтался у меня где-то возле колена, Дональд отшатнулся, словно ему дали пощечину.

— Про ААФ — это мы наврали, — сказала Энджи. — Сядь-ка, Дональд. Немедленно.

Он сел. Это был бледный, тощий паренек, чьи светлые густые волосы, коротко подстриженные, торчали щеточкой над круглой, как яблоко, головой. Он бросил взгляд на кальян для курения марихуаны, стоящий перед ним на кофейном столике, и спросил:

— Наркоманы, что ли?

— Надоели мне тупицы, — сказал я, обращаясь к Энджи.

— Нет, мы не наркоманы, Дональд, но у нас есть оружие и нету времени. Так что же произошло в тот вечер, когда погиб Энтони Лизардо?

Он хлопнул себя ладонями по лицу так сильно, что я был уверен — там останутся следы.

— О господи! Так это из-за Тони! О господи, господи!

— Да, это из-за Тони, — подтвердил я.

— Бред какой!

— Расскажи нам про Тони, — сказал я. — Вот прямо сейчас и расскажи.

— А потом вы меня убьете.

— Не убьем. — Энджи пошлепала его по ноге. — Обещаю.

— Кто начинил ему сигареты кокаином? — спросил я.

— Не знаю. Правда. Понятия не имею.

— Врешь.

— Нет, не вру.

Я навел пистолет.

— Ладно. Вру, — сказал он. — Вру. Только убери это, пожалуйста.

— Назови ее имя, — сказал я.

Местоимение «ее» сразило Дональда. Он посмотрел на меня так, словно перед ним предстала сама смерть, и съежился на диване. Ноги его оторвались от пола, локти сжались, прикрыв воробьиную грудь.

— Назови же.

— Дезире Стоун, господи… Вот кто это сделал.

— А зачем? — спросила Энджи.

— Не знаю. — Он простер руки. — Я правда не знаю. Тони провернул для нее какое-то дельце. Что-то незаконное. Какое — он мне так и не сказал, сказал только: «Держись от этой девки подальше, а не то, дружище, костей не соберешь».

— Но ты его не послушался.

— Послушался, — сказал он. — Я его послушался. Но она, господи, сама заявилась сюда ко мне вроде как за травкой, понимаешь? И она… она… ну, словами это не скажешь, а просто — ах, с ума сойти, вот и все.

— Затрахала тебя так, что у тебя глаза на лоб полезли, — сказала Энджи.

— Не только глаза, господи… Скажу только, что ей бы на скачках выступать, все призы бы тогда ее были. Ясно?

— Давай про сигареты, — напомнил я ему.

— Да, да, верно… — Он опустил глаза куда-то к коленям. — Я не знал, что в них напихано, — тихо сказал он. — Богом клянусь, не знал. Тони был мой лучший друг. — Он вскинул глаза на меня. — Лучший друг, господи…

— И она велела дать ему сигареты? — спросила Энджи.

Он кивнул:

— Он курил именно эту марку. Я должен был просто оставить пачку у него в машине, понимаете? Потом мы поехали кататься. Закончили прогулку у водоема, и он закурил одну и полез в воду. И лицо у него вдруг стало такое странное, словно он наступил на что-то, на какую-то гадость. А потом он стал хвататься за сердце и ушел под воду.

— Ты вытащил его?

— Пытался. Но было темно. Я не мог нащупать его в воде. Так прошло минут пять, и мне стало страшно. И я сбежал.

— Дезире было известно, что у Тони аллергия на кокаин, да?

— Ага. — Он кивнул. — Он только марихуаной баловался, ну и пил, хотя как «вестник» не должен был бы.

— Лизардо был членом Церкви Истины и Откровения?

Он поднял на меня глаза.

— Ага. Можно сказать, еще с малолетства.

Опустившись на диванную ручку, я глубоко вздохнул, и легкие мои наполнились дымком марихуаны. Я закашлялся.

— Всё без исключения, — сказала Энджи.

— Что? — Я обернулся к ней.

— Всё без исключения, что она ни делала с самого первого дня, было заранее рассчитано и спланировано — депрессия, «Утешение в скорби», всё-всё.

— Как случилось, что Лизардо стал «вестником»? — спросил я Дональда.

— Ну, его мамаша, считай, трёхнулась из-за мужа — тот гангстером был и ростовщичеством занимался. Она переживала очень, вот и вступила и Тони втянула туда лет десять назад. Он еще мальчишкой тогда был.

— Ну и как Тони к этому относился? — спросила Энджи.

Дональд пренебрежительно махнул рукой:

— Как к дерьму и относился. Но и почтение, можно сказать, тоже чувствовал — говорил, что они все, как его папаша, — прохвосты каких мало. Говорил, что денег у них — прорва и все незаконные, в налоговое управление о таких не заявишь.

— Дезире об этом знала, не правда ли?

Он пожал плечами:

— Да что она, со мной откровенничала, что ли?

— Давай-ка, Дональд, выкладывай!

Он поднял на меня глаза.