Связанная (ЛП)

Несколько других Терновых Черепов, присоединившихся к группе, издали бессловесные звуки согласия и ударили кулаками в грудь.

— Он серьезно забил врикса до смерти своей рукой? — спросила Келли, переводя широко раскрытые глаза с Айви на Уркота. — Это безумие.

Уркот защебетал. Его жвалы дернулись в такт этому звуку, и он откинулся назад, похлопывая себя по шраму на боку.

— В твоей истории гораздо больше славы, чем в правде, Гарахк.

— Тогда поделись своими словами, Трехрукий, — сказал Гарахк в свою очередь щебеча и указывая на Уркота. — Расскажи нам свою историю.

— Он не славится как рассказчик историй, — Рекош постучал кончиком ноги по задней части тела Уркота. Между двумя его руками перекрещивающимися узорами был переплетен длинный кусок нити. — Возможно, будет лучше оставить твои слова, чтобы история не была испорчена для всех.

Фыркнув, Уркот пихнул Рекоша ногой, достаточно сильно, чтобы высокий врикс покачнулся.

— Моя рука, моя история.

— Тогда рассказывай, пока джунгли не заросли и не похоронили наши кости, — сказал Телок.

— Ну… не так уж много осталось того, о чем не было сказано.

— Ну же, Трехрукий, — сказал Гарахк, — у тебя должно быть больше слов, чтобы поделится.

Уркот фыркнул и рассеянно провел пальцами по шраму. Из друзей Кетана Уркот носил на своем теле наиболее заметные следы войны, но он всегда казался наименее отмеченным ею в уме и духе. Кетан не сомневался, что Уркот тихо страдал, но он всегда держался стойко.

— Очень хорошо, — Уркот опустил руку на переднюю ногу. — Правда в том, что Терновый че… А, как ты ее называл?

— Окалан ка'Хана, Разрушительница Золотых Панцирей, — сказал Гарахк.

— Окалан. Она уже была ранена, когда добралась до меня. Должно быть, раньше она сражалась с шестью или семью другими Когтями. Я не знаю, замедлили ли ее раны, но я хотел, чтобы это было сказано. Когда я посмотрел на нее, я увидел свою смерть. Я копатель, камнерез, и мое место было не среди воинов. Но я был единственным, кто остался защищать наш фланг, поэтому я сказал несколько слов Восьмерке, — он быстро сделал жест скрещенными предплечьями, который всегда был у него неполным, — и бросился навстречу своей гибели. Я ударил ее первым. Вонзил свое копье наполовину в ее живот. Я не почувствовал ее дубинки. У меня потемнело в глазах, и сильный шум наполнил мой череп, но я его не почувствовал. Моей единственной мыслью было освободить свое копье. Оно мне было нужно. Но оно не вынималось. Я не понимал почему, поэтому продолжал дергать его…

— Потому что, хотя у тебя твердая голова, твой разум все еще может затуманиться от хорошего удара, — сказал Рекош.

Уркот защебетал.

— Те немногие мозги, которыми я обладал, Окалан здорово выбила у меня из головы. Я был сбит с толку, когда она схватила меня. Я помню, как думал, что не ищу пару, но как я мог отказать женщине, которая была так заинтересована во мне?

Другие вриксы, включая Терновых Черепов, защебетали. Несколько мгновений спустя — когда перевод Айви перешел к сути истории — люди рассмеялись.

— Затем она зарычала мне в лицо и развела мои руки в разные стороны, — продолжил Уркот. — В твоей истории, Гарахк, недостаточно рассказано об этой части.

— Чего в ней не хватает, Трехрукий? — спросил Гарахк.

— Что это больно, — тон Уркота, который предполагал, что ответ должен был быть очевиден для всех, вызвал еще большее щебетание и смех. — Есть только одна боль хуже, которую я испытывал в своей жизни.

— И что же это было? — спросила Ансет.

— Слушать, как Рекош говорит каждый день.

Это вызвало еще большее веселье, даже у Рекоша.

То, что Кетан увидел всех — своих друзей, сестру, людей и Терновых Черепов, которые когда-то были его врагами, — собравшихся вот так, наполнило его надеждой, такой же яркой, как улыбка его пары. Если бы только все это не было таким хрупким. Если бы только все не было под угрозой срыва.

Не отрывая взгляда от нити, намотанной на пальцы, Рекош сказал:

— Раз в один-два лунных цикла, Уркот, ты умудряешься складывать свои слова так, что кажется, будто у тебя в черепе не только камни стучат.

— И раз в несколько сезонов ты складываешь свои слова так, что получается нечто большее, чем набитый тобой пушистый шелк, — сказал Телок.

Они могли бы продолжать, пока солнце не подползло к своему полуденному пику — и Кетан и Ансет неизбежно присоединились бы, — если бы не вопрос одного из Терновых Черепов.

— Ты действительно убил Окалан своей рукой, Трехрукий?

— Нет, — ответил Уркот, поднимая левую руку, чтобы изучить шрам. — Я знал только, что потерял свое копье, и что Окалан нападет на моих друзей. Я схватил первое, к чему прикоснулись мои пальцы. И в слепой ярости набросился на нее, размахивая рукой, как дубинкой. Она упала передо мной в трясину и начала тонуть в грязи. Именно тогда я вытащил свое копье и снова вонзил его в нее. Вода была такой темной от крови и грязи, что я мог видеть над ней только ее голову и плечи.

— Такая победа, должно быть, заставила твой шар'тай гореть ярко, как солнце, — сказал другой из Терновых Черепов.