Связанные

Неподатливые строчки начали складываться во что-то удобоваримое. И чем дальше Герран читал, тем больше округлялся в глазах и тем сильнее чувствовал, как грудь наполняется чем-то холодным и склизким. Когда это ощущение стало невыносимым, он энергично смял донесение и почти брезгливо отшвырнул его в сторону.

— Почему? — Во рту пересохло, отчего звонкий голос стал глухим и безжизненным. — Почему?

Всё должно было быть совсем не так.

Армия его отца — теперь уже его армия — не могла отступать.

— Форстен не терял времени даром, Ваше Величество. — Кунрад без труда догадался о содержании послания. — Должно быть, он воспользовался днями траура, чтобы укрепить свои позиции и подтянуть резервы. Боюсь, мы сами дали ему вре…

Лицо Геррана пошло пятнами; он топнул ногой — так сильно, будто на земле лежал не мягкий ковер, а тело ненавистного ему Форстена — и, больше не контролируя себя, замахнулся на своего наставника.

Меньше всего ему хотелось слышать о собственной слабости и нерешительности.

Ему вообще нечего было здесь делать.

Герран никогда не любил выезжать из столицы; даже уроки травоведения, которые наставник проводил за городом, вызывали у мальчика тоску и острое желание побыстрее вернуться за безопасные стены. Но когда ряд небольших стычек на северной границе перерос в полномасштабную войну за устье реки Раскъэ́льве, иного выбора у него попросту не оставалось: он должен был присоединиться к армии. Того требовали обычай и воля его собственного отца, которая была законом даже для наследного принца. Особенно для него.

Вместе со своим наставником Герран прибыл в королевский лагерь всего шесть дней назад, а уже через два дня случилось непредвиденное: отец выехал с небольшим отрядом, чтобы осмотреть будущее поле боя, и не вернулся. Что именно там случилось, Герран не знал, никто не знал. Говорили лишь об ослепительной вспышке, накрывшей покойного короля и сопровождавших его гвардейцев, о выжженной и сплавившейся в стекло земле, и о разбросанных тут и там искореженных частях доспехов. Ни одного тела так и не нашли.

На следующий день Рем Форстен, правитель одноименного государства, направил Геррану витиеватое послание с лицемерными соболезнованиями о безвременной кончине своего «собрата-короля» Аттино и неожиданно благородным обещанием не предпринимать никаких враждебных действий. Нескольких дней, писал этот хитрый лис, должно было хватить, чтобы только что коронованный правитель Эм-Бьялы оправился от горя.

Ответа не последовало; Герран не покидал своего шатра, не отдавал никаких приказов и ни с кем не разговаривал. Он понимал, что Форстен объявил это одностороннее перемирие отнюдь неспроста; понимал, что должен заставить себя действовать, но растерянность и чувство собственной беспомощности оказались сильнее.

По всему выходило, что промедление дорого ему обошлось.

Молодой король вздрогнул, сбрасывая с себя оцепенение, и напряг слух.

Топот копыт всё ближе и ближе, ржание и хрипы лошадей, резкие команды и окрики.

Тяжелый удар о землю и лязг железа.

Неразборчивое бормотание у самого входа в шатер.

— …вости… Его… чества… я как раз оттуда… не терпит…

— Да что там ещё? — Герран недовольно поджал губы.

Плотный полог отодвинулся, и внутрь шагнул крепкий мужчина в форменной стёганной рубахе королевской гвардии, раньше голубой, а теперь скорее бурой от грязи, пота и чего-то ещё, подозрительно напоминающего пятна крови. Его лица Герран не разглядел — рослому гвардейцу пришлось нагнуться, чтобы не зацепиться шлемом за ткань — зато хорошо разглядел его побитую, исцарапанную кирасу, явно видавшую лучшие времена.

Гвардеец поднял голову, и Герран невольно наморщил лоб и сощурился: кажется, в прошлом он уже видел этого человека рядом со своим отцом. Возможно, их даже представили друг другу — да, пожалуй, так оно и было. В памяти возник образ широкоплечего мужчины средних лет в придворном камзоле с нелепыми буфами на рукавах, на южный манер украшенными многочисленными разрезами [2]; с колючим взглядом исподлобья и с пышными черными усами, которые он зачем-то постоянно приглаживал.

Неловко припадая на ногу, мужчина вышел на середину шатра. Неуклюже поклонился Геррану, бросив на него тяжелый взгляд, коротко кивнул Кунраду.

— Сражение проиграно, Ваше Величество. Генерал Диеро убит, — неожиданно приятным баритоном доложил он. — Я капитан Эйдон Эртон, мне приказано вывезти вас отсюда.

Будто спохватившись, он добавил:

— Сожалею, что не смог присутствовать на вашей коронации. Мои поздравления. И мои соболезнования. Это большая потеря для всех нас.

До Геррана не сразу дошел смысл его слов, но Эйдон не дал ему опомниться. Почтительно приподняв полог, он объявил:

— Ваша гвардия ждет, Ваше Величество.

Как себя вести, Герран не знал, а времени разбираться в ситуации не было. Он гордо вскинул голову и, не произнеся ни слова, вышел наружу.