Связанные честью

— Во время разговора с отцом о моей обязанности на тебе жениться он заявил, что ты самая прекрасная женщина, которую может предложить чикагский синдикат, даже красивее, чем нью-йоркские женщины.

«Предложить? Будто я была куском мяса». — Я впилась зубами в язык.

— Я ему не поверил.

Он подошел ближе и схватил меня за талию. Я проглотила изумленный вздох и заставила себя оставаться неподвижной, в то время как мой взгляд уперся ему в грудь. Ну почему он должен быть таким высоким? Лука наклонялся вниз, пока его рот не оказался менее чем в дюйме от моей шеи.

— Но он сказал правду. Ты самая красивая женщина из всех, что я когда-либо видел, и сегодня ты моя.

Его горячие губы коснулись моей кожи. Мог ли он почувствовать ужас, клокочущий в моих венах? Его руки на талии напряглись. Слезы навернулись на глаза, но я не позволила им пролиться. Я бы не заплакала, но слова Грейс засели в мозгу: «Он как следует трахнет тебя».

Крепись. Я была Скудери. В голове вспыхнули слова Джианны: «Не позволяй ему обращаться с собой, как со шлюхой».

— Нет.

Слово вылетело из горла, словно боевой крик. Я вырвалась из его хватки и, спотыкаясь, сделала пару шагов назад. Казалось, все замерло. Что я только что сделала?

Сперва взгляд Луки был ошарашенным, затем ожесточенным.

— Нет?

— Что? — рявкнула я. — Никогда раньше не слышал слова «нет»?

Заткнись, Ария. Ради всего святого.

— Я часто это слышал. Парень, которому я раздавил горло, повторял это снова и снова, пока больше не смог говорить.

В негодовании я отступила на шаг назад.

— Так что, ты и мое горло собираешься раздавить?

Я была словно загнанная в угол собака, которая кусалась и царапалась, но мой противник был волком. Очень большим и опасным волком.

Холодная улыбка скривила его губы.

— Нет, это бы противоречило цели нашей женитьбы, ты не находишь?

Я содрогнулась. Конечно, противоречило бы. Он не мог меня убить. По крайней мере, если хотел поддерживать мир между Чикаго и Нью-Йорком. Но это не значило, что он не мог избивать меня или брать силой.

— Не думаю, что отец обрадуется, если ты причинишь мне боль.

Его взгляд заставил меня отступить еще на шаг.

— Это что, угроза?

Я отвела взгляд. Отец из-за моей смерти мог рискнуть и завязать войну, не потому, что любил меня, а чтобы сохранить лицо, и уж точно не стал бы этого делать из-за пары синяков или изнасилования. Для моего отца это даже не было бы изнасилованием. Лука был моим мужем, и мое тело принадлежало ему, чтобы использовать его, когда вздумается.

— Нет, — сказала я мягко.

Я ненавидела себя за то, что была покорной, как сука, склоняющаяся перед своим альфой, почти так же сильно, как его, за то, что заставлял меня это делать.

— Но ты отказываешь в том, что принадлежит мне?

Я свирепо посмотрела на него. Будь проклято это состояние подчинения. Будь проклят отец за то, что продал меня, словно скотину, и будь проклят Лука за то, что принял предложение.

— Для начала, я не могу отказать в том, на что у тебя и так нет права. Мое тело тебе не принадлежит. Оно мое.

«Он меня убьет», — мысль пронеслась в мозгу за секунду до того, как Лука очутился передо мной. Метр девяносто пять был пугающе высоким ростом. Периферийным зрением я увидела, как движется его рука, моргнула и зажмурилась в ожидании удара. Ничего не произошло. Единственными звуками были лишь тяжелое дыхание Луки и мой пульс, грохочущий в ушах. Я решилась поднять на него взгляд. Он пристально смотрел на меня, глаза были цвета летнего грозового неба.

— Я могу взять то, что хочу, — сказал он, но в голосе больше не было ярости.

Не было смысла это отрицать. Он был намного сильнее меня. И даже если бы я закричала, никто не пришел бы мне на помощь. Возможно, многие мужчины из наших семей даже держали бы меня, чтобы облегчить ему задачу. Не сказать, что у Луки могли бы возникнуть с этим проблемы.

— Можешь, — признала я. — И я возненавидела бы тебя за это до конца своих дней.

Он усмехнулся.

— Думаешь, меня это волнует? Это брак не по любви. И ты уже меня ненавидишь. Я вижу это в твоих глазах.

Он был прав по обоим пунктам. Это было не по любви, и я уже его ненавидела, но эти слова, слетевшие с его уст, сокрушили последнюю частицу глупой надежды. Я ничего не сказала.

Он указал на накрахмаленные до скрипа простыни на кровати.

— Ты слышала, что сказал мой отец о нашей традиции?

Кровь застыла в жилах. Слышала, но выкинула это из головы до нынешнего момента. Мои усилия были напрасны. Я подошла к кровати и уставилась на простыни, буравя взглядом то место, где должно быть доказательство моей невинности. Завтра утром женщины из семьи Луки постучатся в дверь, заберут простыни и представят их нашим отцам, чтобы те могли осмотреть свидетельство состоявшейся свадьбы. Это была идиотская традиция, но я не могла от нее уклониться. Боевой дух меня покинул.