Ей было больно. Она закричала, голос резкий от боли, и обмякла в его руках. Если бы они были в исступлении страсти, эта боль разожгла бы ее еще больше, но сейчас она должна принять ее стойко, и узнать, что значит оказаться в зубах хищника. Он ласкал ее затылок своими пальцами и сосал, но знал, что это будет слабое утешение. Ее кровь должна была политься его горлом, но ему пришлось сильно затягивать ее с самого начала. Это сделало процесс еще более брутальным.
Ох, но она все еще оставалась Мадленой, а ее кровь была сладкой, за пределами воображения, каждый глоток утолял его жажду, с которой он существовал недели. В этот раз, вместо крови из ран со стальным привкусом, он пил кровь из ее сердца, она открыла ему историю ее жизни. Когда он кормился от других людей, то блокировал сознание от историй, но для нее он открылся, и впустил ее воспоминания, мысли, мечты охватить его длинной волной ее крови.
На заднем плане он знал, что Феликс и его команда следили за показаниями аппарата, кровяным давлением Мэдди, частотой сердечных сокращений, уровнем кислорода, температурой тела. Показания были абсурдными, слабая абстракция того, что текло по его телу. Ее жизнь, все, что делало ее уникальной, все, что было присуще Мэдди. Он слышал, как ее сестра играет на скрипке, ужасный шум. Он попробовал на вкус ее первую кружку пива. Он видел ее
Мэдди ожидала, что это будет первобытно, физически, жертва крови, так и было, но все же это было больше. Он поглощал ее воспоминания, высасывая все, чем она была, возвращая назад с любовью. Ему нравились ее воспоминания, он любил ее. Он был в ней, говорил с ней, сознанием к сознанию, даже если он высек свои слова на ее плоти.
Спустя некоторое время боль уже не ощущалась. Она висела в его руках, как тряпичная кукла, не способная даже поднять руку, но ее сознание — ее сознание горело, охваченное картинками, и давно забытыми воспоминаниями.
Грегори переместил ее вес в руках и сделал новый укус. К этому времени она уже далеко ушла, чтобы чувствовать что-то кроме давления. Она испускала воздух, становилась все меньше и меньше, пока не осталось почти ничего, что можно было ему дать — что угодно.
Ее воспоминания перестали проплывать, что-то тянуло ее. Яркий свет вернулся, такой пульсирующий и вертящийся, не белый, а всех цветов радуги. Калейдоскоп Бога. Она стояла в его сиянии, руки подняты к глазам. Он зазывал ее. Это было таким искушением, так заманчиво, что она направилась к нему, но не пошла, потому что Грегори связал ее по рукам и ногам. Она вспомнила, что должна сделать.
"То, что будет после, для меня лучше," сказала она свету.
А затем послышался звук беспорядка, много шума. Люди работали над ее телом, как будто это имело значение.
Потом наступила тишина, она плыла волнами черной пустоты. Нет, не плыла, ее несло. Золотое распятие завертелось и вспышкой предстало ее взору.
Затем она встретила Алекса. Его кровь влилась в нее, как весна, пробуждая и призывая вернуться. За ним последовал Михаил, шествуя по ней медленно, сильно и целенаправленно. Его кровь принялась возрождать ее с самого начала. А потом настала очередь Грегори, он ворвался, как огонь, бегущий ее венами, воспламеняя ее.
Они отрезали его, забрали, и она встретилась с его отцом. Она помнила его с того момента, как они все собрались вокруг нее, угловой, седовласый мужчина с ледяными голубыми глазами.
Глава 11