Связанные кровью (ЛП)

— Это всё для праздника этой ночью. В конце концов, некоторые припасы не протянут всю зиму, так что лучше съесть их сейчас, чтобы почтить наших предков.

Джейм видела небольшие усыпальницы почти в каждом домике — обычно довольно простые сооружения, украшенные свечой и гирляндой полевых цветов, порой на них вешали любимое оружие или инструмент.

— Мёртвые счастливы, когда их помнят.

Хатч засмеялся. — О да, они не любят, когда мы забываем. Помните прошлый год, когда Грунда ничего не принесла на праздник?

Дети разразились смехом. — Прадедушка Грунди заставил её сидеть у себя на коленях весь вечер, или так мы слышали. Однако, она такая свинья, что, вероятно, вдребезги раздавила его бедные, старые бёдра.

— Я не понимаю. Он что… вышел наружу?

— А что тут такого, они все так делают, за исключением тех немногих, кто хочет только покоя. Ближе к концу вечера мы им это позволяем.

Джейм была очень этим озадачена, но решила, что в своё время она всё узнает.

К этому времени уже стемнело. У каждой двери мерцали факелы, зеркально отражая звёздное небо, и яркий круг из них окружал центральный домик.

Раздались крики и мычание коров. Чингетай вернулся из своего победоносного налёта на скот. Он встретил Бабку Сид перед её домиком под гром ликующих выкриков, но она недовольно скрестила руки и выбивала дробь своей позолоченной ногой.

— Мой муж-по-дому. Предполагалось, что ты будешь охотиться на севере, а не грабить юг.

Он широко раскинул свои руки, как будто взывая к правосудию деревни. — И это моё приветствие? Погляди, каких отличных животных я привёл, чтобы наполнить твоё стадо! Что же до севера, то сколько времени мы бы мерзли на высотах с пустыми руками? Говорю тебе, в этом году яккарны отправятся на юг другим маршрутом. Мы сможем грабить стада, ставить ловушки и охотиться всю зиму, чтобы наполнить наши котлы. Поверь мне!

— Всякий раз, когда ты так говоришь, случается нечто ужасное. А между тем, у нас гости.

Ноят протолкался вперёд, раздуваясь от важности как лягушка-бык, но Чингетай от него отмахнулся. — Никаких разговоров. Сегодня вечером мы празднуем! — Он повернулся спиной, делая вид, что не замечает Джейм.

Мерикиты устремились к центральному домику, таща с собой дымящиеся котелки и нагруженные подносы.

Младенцев отправили в постель.

Дети принялись ныть. Они тоже хотели принять участие, но были недостаточно взрослыми. Прид вернулась в жилища девиц за частоколом, хотя ей определённо гораздо больше хотелось остаться с Джейм и поприветствовать мёртвых. Джейм сожалела, что она ушла. Ей казалось, что её смело приливом незнакомцев, не все из которых хорошо к ней относились.

Изнутри домик представлял собой амфитеатр с крутыми ступенями, резко уходящими вниз головокружительными, концентрическими кругами, которые, должно быть, спускались почти до самого основания холма, едва ли не до уровня воды. Земляные выступы были оснащены сидениями, каждое из которых опиралось на своего рода ивовую клетку размером около трёх квадратных футов. Те, кто уселись наверху, сидели скрестив ноги или опираясь ими на коробку под ними.

Джейм оказалась рядом с Ма и Да близнецов, которые тепло её поприветствовали, но, к её облегчению, оставили свои подначки. Факелы бросали искривлённые столбы света на молчаливую, сгорбленную фигуру в клетке под её сапогами. Амфитеатр заполняло порядка шести сотен взрослых мерикит, сидящих тесными семейными группами, оставив между собой свободное пространство — для опоздавших, полагала Джейм. Голоса перешли в сплошной рёв, когда мерикиты принялись перекрикиваться взад и вперёд через отдающееся эхом пространство.

Внизу, на вертеле неспешно вращался бык. Маслол и другие шаманы сидели так близко к огню, что Джейм могла видеть как блестит пот на их татуированных, полураздетых телах. Чингетай сидел там же, вместе с другой знатью деревни, судя по их богатым и без сомнения душным одеждам. Там же был и гость ноят.

По скамьям из рук в руки передавали мёд, эль и пиво, налитые в большие серебряные кувшины. Джейм согласилась на немного эля в деревянной кружке, тактично предложенной ей Ма. Тяжёлое благоухание напитка, тепло и яркий свет закружили ей голову. Она распустила ворот куртки, а потом снова её запахнула, когда Ма с хихиканьем склонилась к ней.

На дно зала размашистой походкой вышла Бабка Сид, просто великолепная в ярко-алом шерстяном костюме с орнаментом из красно-золотых нитей, хорошо подходящем к её многокосым, струящимся волосам. Её голос взвился вверх подобно трубе и зал погрузился в молчание, чтобы слушать.

— Мы рождаемся, живём, умираем, а жизнь продолжается. Племя едино. Племя бессмертно!

В такт её словам по скамьям застучали кружки, единый, сплочённый гул, сотрясающий землю.

— Слушайте меня, мои мерикиты! Слушайте и повторяйте: Теперь пришла пора, теперь пришла погода, и мёртвым и живым отпраздновать едино[74]!

Буумм, буумм, буумм, вступили кружки, и голоса закричали вместе с ней:

— Теперь пришла пора, теперь пришла погода, и мёртвым и живым отпраздновать едино!

На последнем слове раздался рёв, факелы мигнули все как один.