Они друг за другом вышли, за исключением необыкновенно тихой Руты, которая осталась в роли самоназначенной личной служанки, подбирая одежду Джейм, по мере того, как та раздевалась. Она была уже голой, когда увидела на подушке записку.
Помни про равноденствие, гласила она, и на этот раз с подписью: Индекс. Вероятно, какой-то кадет Яран проскользнул сюда, чтобы оставить её, как и первую записку, в обеденном зале.
Старый летописец подразумевал ещё один ритуал мерикитов, в котором Джейм, вероятно, полагалось принять участие в качестве Любимчика (Фаворита) Земляной Женщины, но о котором она совершенно ничего не знала. Кроме того, это будет только через полсезона.
— Да пошёл ты, — Пробурчала Джейм и бросилась на едва ли не слишком мягкий соломенный тюфяк в углу, только чтобы выругаться и смести прочь шипы роз, положенных с хорошими намерениями, но в неподходящем месте.
Комната погрузилась в тишину, за исключением приглушённого голоса училища, готовящегося к ночи. Снаружи подходили к концу длинные сумерки. Последним звуком, который услышала Джейм, прежде чем её поглотил сон, был стук запираемой Рутой двери.
Глава VIII
20-й день осени
Открытую дверь зала подпирал старый, двуглавый боевой топор, передняя кромка которого, всё ещё смертоносно острая, с завыванием рассекала ветер, который порывами устремлялся мимо, в возбуждённую темноту.
Две стекольные печи должны создавать приличную тягу, подумал Торисен, приостанавливаясь на пороге и ожидая, пока его глаза адаптируются. Следом за ним внутрь прошмыгнула Уайс, сжимающая в челюстях скользкий кусок заячьих потрохов, и поскакала вверх по северо-западной винтовой лестнице. За гранью прибоя полуденного света, разливавшегося по каменному полу, на стенах волновались посмертные знамёна. Среди них стояли фигуры, неподвижные, за исключением волнующейся одежды и глаз, которые поворачивались, чтобы искоса за ним наблюдать. Одна из них была нервирующее похожа на его сестру, но с очень неДжеймсовским выражением в глазах.
Губы Эрулан дрогнули, неслышные, но ясные в своей мольбе:
— Это и есть твой дом, кузина, — раздражённо ответил он ей, — и мой тоже, помоги мне предки.
Он ещё раз моргнул, и она снова стала просто тканью, запятнанной древней кровью.
Что же лучше, видеть эти призрачные фигуры или же нет? Так или иначе, они — и она — всё еще были здесь, всё еще ждали. Спустя столько времени ему уже следовало приучить себя к этому.
Он наконец привык к насмешкам, как приглушаются жалящие укусы кнута по плоти, когда та уже слишком онемела, чтобы чувствовать удары.
— Я устал, Отец, — пробормотал он, потирая глаза. — Оставь меня одного или, ещё лучше, скажи мне, как отделаться от тебя окончательно.
Он ошибался: это жалило.
— Ох, заткнись!
Взрыв хриплого смеха, выцветающий, ускользающий, под треск яростно стиснутой дверной ручки.
Насколько он силён, задумался Торисен. Насколько умел? Иронично, но до сих пор он достиг б
Отправляясь сегодня рано утром на охоту, он проехал через погубленные поля, не видя там ничего, кроме сероватой грязи и сорняков. Они были счастливы, что успели вовремя закончить сенокос, да и то едва-едва. Пшеница, овёс, рожь, лён, всё пропало, вплоть до семян для будущих посевов, если бы они и были. Немного корнеплодов, ягоды, соленая рыба, лесные орехи, молоко, сыр и мясо, от разного домашнего скота — вот всё, что гарнизон умудрился запасти до прихода смертоносного пепельного ливня… Если на то пошло, всё лучше, чем ничего, но этого совершенно недостаточно.
— Должен ли я отправить всех своих людей в Котифир? — спросил он знамя Муллена. — В Южном Воинстве всегда есть еда. Но мои кендары просто в ужасе от того, что я могу забыть их имена, как я забыл твоё. Многие, как и ты, предпочли бы этому смерть, а тебя я, конечно, никогда не смогу забыть снова.
А отправиться на юг вместе с ними ему на этот раз тоже не удастся, не тогда, когда другие лорды зимуют в Заречье. Кто-нибудь непременно попытается захватить Готрегор. Какую бы антипатию он ни испытывал к этому месту, здесь