Связанные кровью (ЛП)

В щели неуклюже заворочались громадные когти. Джейм легонько прикоснулась к ним своими собственными, много меньшими. Они больше не выпускали его, чтобы он мог учить её аррин-тару, считая слишком опасным. Её мнения никто не спрашивал. Она достала из кармана яблоко и аккуратно насадила ему на ноготь. Он как раз радостно его пожирал, когда что-то легонько ткнуло её в рёбра. Она откатилась прочь и припала к полу в боевой стойке, затем расслабилась, залившись краской одновременно от смущения и растущего гнева.

Над ней стоял Комендант Шет Острый Язык, почёсывающий барса за ушами, пока Жур с урчанием тёрся о его колено.

Внутри неё закипели и выплеснулись наружу слова:

— Ран, его действительно нужно так тщательно запирать, как… как дикое животное? Вы же знаете, он выбил дверь только потому что вы его позвали.

Не отвечая, Комендант Тентира опустился на одно колено. Изнутри донеслось сопение, затем ворчание узнавания. Против своей воли Джейм затаила дыхание, когда Шет потянулся внутрь, чтобы погладить эти дикие волосы. До Белых Холмов Медведь был боевым лидером Каинронов, великим рандоном. После них Шет увидел, как он шевельнулся на погребальном костре, среди языков пламени, и вытащил его наружу. Сожалел ли он об этом теперь? Потерять обожаемого старшего брата в битве было горем, но жить с ним впоследствии, страдая не меньше его, от его ужасной раны головы, превратившей его в неуклюжую громадину — это было разрывающим сердце ужасом.

— Лучше бы ему сгореть, — выдохнул в её ухо голос, исходящий из противоположной стены.

Шет отдёрнул руку и встал, его взметнувшаяся водоворотом чёрная куртка сбила свечу. Ни сказав ни слова, он целеустремлённо зашагал прочь. Джейм затоптала пламя, пока оно не успело распространиться. На мгновение, так же ясно, как наяву, она увидела как Шет предлагает огонь через щель своему брату, и пламя распространяется внутрь, так долго откладываемый погребальный костёр, на этот раз без всяких помех. Она последовала за белым мерцанием шарфа Коменданта, в ней нарастала тихая, свернувшаяся тугим клубком, ярость.

За её спиной заключённый возобновил своё бесконечное, бессмысленное движение, взад и вперёд, взад и вперёд.

Они вошли в Комнату Карт. Солнце едва поднялось над восточной стеной крепости, так что парусиновые шторы на западных окнах имели глубокий персиковый оттенок, граничащий с абрикосовым, а сама комната была тусклой. Через дверь, через которую они вошли, в комнату зашуршал холодный воздух из глубины внутренностей старой крепости, ему ответили судорожные порывы горячего, проходящие через вертикальные разрезы в шторах.

Стены были покрыты сложными, детальными фресками, изображающими все основные битвы, в которых Кенцират участвовал в Ратиллиене, начиная с самых ранних времён, более трёх тысячелетий назад, и кончая самой недавней, у Водопадов. В шкафчиках под ними хранились подробные записи, начиная от официальных отчётов и кончая свидетельствами очевидцев из числа обычных кендар и нескольких простых наблюдателей. Джейм провела здесь много часов и вместе со своей десяткой, и одна, изучая записи. Для неё эта комната была почти столь же священным местом, как и верхние галереи большого зала, где ряд за рядом висели ожерелья наиболее прославленных рандонов прошлого.

Тут она замерла в нерешительности, принюхиваясь. Через своё собственное обоняние, как и нос Жура, когда он свернулся калачиком у двери, она уловила слабое дуновение кислого пота, почти, но не до конца, знакомого. Он определённо не принадлежал Коменданту. И, будем надеяться, не ей самой. Кроме того у неё возникло ощущение, что за ними наблюдают, кто-то, кого слепой барс едва ли мог засечь.

Комендант прохаживался между центральным столом и окнами, взад и вперёд, взад и вперёд, края длинной куртки развиваются при поворотах. Трудно было не сравнивать его кошачью грацию с неуклюжей медвежьей походкой его брата, но вышагивали они совершенно одинаково, равно запертые в своих личных клетках.

— Начнём с того, что ты знаешь, почему мы ограничили его свободу, — сказал он, не глядя на неё.

— Да, Ран. Он изувечил какого-то кадета, достаточно глупого, чтобы дразнить его.

— Верно. Дурачок занимался этим в течение всей долгой зимы, а никто из нас ничего не заметил. Я не заметил. К тому же он его не просто покалечил, он разорвал его на части. Медведь не берсерк. После первого приступа ярости, когда он свернул кадету шею, он расчленил его столь же хладнокровно и аккуратно, как и планировал множество военных кампаний на моих глазах — и это когда с полдюжины рандонов пыталось оттащить его прочь. Он не безопасен, дитя. И никогда таким не был.

Это тёмное лицо с соколиным профилем было нечитаемо, но под ровными словами скрывался холодный ужас. Нет нужды говорить ей, что он сам был одним из рандонов, что отчаянно вырвали жертву Медведя из этой целенаправленной, смертоносной хватки.