Связанные Зоной 2. Цепь

Когда он это осознал, то испугался до такой степени, что начал материться в голос, кляня неизвестно кого и непонятно за что.

Прошло ещё несколько дней. Изможденный Антон перестал отвечать на звонки Галины Ивановны, все равно ничего нового она сообщить не могла. Крайне мало спал, редко ел. При этом он всё это прекрасно осознавал. И он боролся. Боролся со страхом, с нервным напряжением, с самим собой. Но понимал, что проигрывает. Требовалось что-то менять. Так продолжаться не могло. Прошло две недели с Сашкиного похищения, когда Антон решился. Взяв канцелярский нож с острым лезвием, он закрылся в ванной, собрался с духом и вырезал у себя на предплечье: «Ты где».

Чтобы послание дошло, порез нужен глубокий: артефакт должен воспринять повреждения, как опасные для организма, и разделить их со вторым носителем. Кровь стекала по руке, капала в раковину, резко контрастируя с белой керамикой. Антон посмотрел на себя в зеркало и увидел, в кого превратился. Измождённый, осунувшийся, постаревший. Он сидел в ванной больше часа, глядя, как затягиваются раны. Ответа от Сашки не пришло.

– Да пошёл ты! Пошли они! – психанул Антон и начал крушить всё, что попадалось под руку.

– Антон, Антон! Открой! Что происходит?! – раздался из-за двери испуганный голос прибежавшей Риты.

Он вышел к ней уже совершенно спокойным. Посмотрел ей в глаза и произнёс:

– Моя хорошая, сделай мне завтрак. Я еду на работу.

И улыбнулся.

Прошло ещё несколько дней. Антон сидел в офисе, изучал бухгалтерский отчет, как вдруг руку пронзила острая боль. Он вскрикнул, схватился за неё и увидел, как пропитывается красным рукав белой рубашки. Судорожным движением, стараясь не орать, он оторвал пуговицу и задрал рукав. Кровь потекла на ковролин под ногами. Через всё предплечье тянулась надпись из глубоких разрезов: «я в зоне. с-х алек-й».

Глава 2

Насыпь, плотно покрытая тёмно-зелёной и жёсткой, как проволока, травой, пересекала всё видимое пространство и скрывалась в мрачном лесном массиве, подпиравшем с обеих сторон вытянутую проплешину бывшего железнодорожного разъезда. Остатки домов до сих пор стояли по обе стороны от насыпи, глядя вдаль слепыми бельмами оконных проёмов, словно ждали на перроне задержавшийся поезд. Неподвижное серое небо и тишина лишь подчёркивали безвременье, опустившееся на это давно покинутое людьми место.

Штык осмотрелся, глубоко вздохнул и зашагал вслед за Кротом. Привыкнуть к зрелищу покинутых людьми домов он так и не сумел, несмотря на всё время, проведённое в Зоне. И пусть дома не живые существа, сам вид их буквально кричал о случившейся беде.

Под ногами крошилась и шла тонкими трещинами слежавшаяся корка земли и пыли, нанесённая ветрами поверх гравия. Следы любого существа, прошедшего по такой корке, сохранялись по нескольку недель, пока очередной дождь не размачивал «испорченный» слой и не восстанавливал относительно ровную серую поверхность. Слева от единственного рельса, оставшегося на поверхности насыпи, виднелись следы Крота. Справа – отпечатки ботинок генералов, сбежавших к Периметру. Прекрасно ощущавшие местоположение аномалий, дисары шли не особо разбирая дороги, заставляя Крота и Штыка терять немало времени на то, чтобы сперва обнаружить следы, а затем и отыскать проход между смертельно опасными ловушками. Но здесь генералам, наверное, надоело блуждать, и довольно длинный участок пути они проделали по старой насыпи, чем и облегчили преследователям жизнь на несколько часов.

Крот остановился, разглядывая что-то в бинокль, и Штык, наконец, догнал старика. Свободная куртка-роба Крота, такая же, как у Штыка, выглядела, словно хозяин только что закончил её шить из грубого блёкло-зелёного брезента: ни одного грязного пятнышка, ни одной складки. Куртка самого Штыка после неудачно «разведанного» болотца отчасти уже походила на маскхалат.

– Сошли они с насыпи, – сказал Крот, не оборачиваясь. – Отсюда вижу следы на склоне.

– Напрасно ты мне ничего не сказал, – вздохнул Штык, опускаясь на корточки. – Передохнём?

Крот вместо ответа сбросил с плеча вещмешок, но бинокля от глаз не отнял и с карабином, висящим на груди, расставаться не спешил.

– Они же как дети, – продолжал Штык, усаживаясь на свой маленький рюкзак и откладывая в сторону автомат. – Старые, опытные и осознавшие все свои дисарские возможности… но дети!

– Да вот не подумал я, – удручённым голосом отозвался Крот, опуская бинокль. – Ну, бубнили они про Феникса, так это же не в первый раз! Пока ты без памяти лежал, они этого самого Феникса какими только словами не склоняли: уж на что я – старый человек, и то, поверишь ли, иной раз краска прям в лицо бросалась. Память-то им, может, и отбило, а вот армейские ругательства даже ночной шептальщик вытравить не смог.

Где-то вдали заунывно взвыл мутопёс. Штык инстинктивно положил руку на цевьё автомата.

– Далеко. Наc не почует, – уверенно сказал Крот, убрал в чехол бинокль, снял с груди карабин и опустился прямо на землю.