Связанный честью

Эйслин ничуть не обманывалась насчет благосклонности этих потенциальных мужей, представленных ей при таких неловких обстоятельствах. Они смотрели на Тони и ее неблагоразумный поступок с удивительной терпимостью. Но Эйслин знала, что все они хорошо помнили о банковском счете ее отца и надеялись на его щедрость. Они желали компенсаций за свою снисходительность к своенравной дочке.

Но справиться с упрямыми родителями, желавшими управлять ее будущим, было проще, чем отвязаться от Лукаса Грейвольфа. Эйслин в этом не сомневалась.

Во второй раз в дверь позвонили около полудня, и она сразу поняла, кто пришел. На мгновение она стиснула руки, зажмурилась и сделала глубокий вдох. В дверь снова позвонили, и она не стала испытывать терпение своего властного гостя. На деревянных ногах она поплелась к двери.

Эйслин вдруг пожалела, что поддалась тщеславию и оделась цивильно. Она до сих пор носила одежду для беременных, дав себе время вернуться к исходным размерам. Как раз сегодня она примерила свою прошлогоднюю юбку и с удовольствием обнаружила, что та застегнулась на талии.

Эта пышная длинная юбка была одной из самых любимых в ее гардеробе. Мягкая синяя ткань при ходьбе приятно касалась кожи. С юбкой она надела белую блузку с белой же вышивкой на кокетке, с низким вырезом, что облегчало кормление грудью. Эйслин вымыла волосы и не стала пользоваться феном, предоставляя воздуху высушить их. После чего сделала прическу, стянув волосы сзади маленькими золотыми колечками.

Возможно, она зря воспользовалась косметикой. И духами. Она зашла слишком далеко. Зачем она сегодня впервые за много месяцев подушилась? Но что-то менять было уже поздно. В дверь позвонили уже в третий раз.

Эйслин открыла дверь, и они с Грейвольфом уставились друг на друга через порог. Им хотелось ощутить враждебность друг к другу. Но вместо этого оба испытали прилив радости.

Серые глаза на смуглом худом лице как будто застали ее врасплох. Он сменил рубашку, но в остальном был одет так же, как накануне: низко сидящие на узких бедрах джинсы и сапоги, которые явно знавали лучшие времена. В открытом вырезе рубашки виднелся серебряный крестик. Серьга в ухе словно подчеркивала и без того острую скулу.

Эйслин отодвинулась, пропуская его внутрь, и закрыла за ним дверь. Лукас посмотрел на нее сверху вниз. Его взгляд задержался у нее на макушке, потом скользнул по тонкой шее к груди. Ему были отчетливо видны в вырезе блузки располневшие холмики.

Внутренности завязались узлом при одном только воспоминании о форме ее груди и сосках с капельками молока. Не стоило вчера на нее смотреть. Тогда он бы не знал, как очаровательно она выглядит, когда кормит грудью, и не вспоминал бы сейчас. Но он должен был это увидеть.

Ее груди стали заметно полнее, чем десять месяцев назад. И выглядели просто сногсшибательно. А ноги в сандалиях казались по-детски пухлыми.

Лукас прочистил горло:

– Где Тони?

– Спит в своей комнате.

Точно рассчитанными движениями Лукас развернулся и бесшумно двинулся в сторону детской. Эйслин восхитилась, как тихо и проворно он передвигается.

Когда она вошла вслед за ним в детскую, он уже склонялся над кроваткой. Лукас с такой нежностью смотрел на спящего мальчика, что Эйслин испытала прилив чувств, каких никогда раньше не знала. И, не желая признавать этого, она спросила:

– Ты думал, я тебе солгала? Тебе надо было лично убедиться, что он действительно здесь? Ты что думал, я его от тебя спрячу?

Все с той же кошачьей грацией он обернулся к ней:

– Ты бы не посмела.

На несколько секунд их глаза встретились. Потом он снова взглянул на ребенка, прошел через комнату и, схватив Эйслин за руку, вывел ее из комнаты.

– Принеси мне чего-нибудь выпить, – сказал он.

Эйслин хотелось съязвить что-то вроде: «Тебе здесь не бар, знаешь ли». Но она решила, что сидеть на кухне и разговаривать через стол легче, чем делить один диван в гостиной.

– Ладно. Когда ты меня отпустишь, – ответила она, пытаясь забрать у него руку. Она не желала чувствовать его теплые сильные пальцы даже через рукав. Его прикосновения вызывали слишком много воспоминаний, которые она много месяцев старалась выжечь из своей памяти. Она готова была закричать, чтобы он держал свои лапы подальше, но не хотела лишний раз его заводить, тем более теперь, когда она собирается его урезонивать.

– Не вижу, чтобы хоть что-то из вещей Тони было собрано, – заметил он, усаживаясь на тот же стул, что и вчера.

– Что тебе налить? Сока или содовой?

– Содовой.

Она вытащила из холодильника банку и, проделав всю ту же процедуру, что и вчера, передала ему ледяной напиток.

– Вещи Тони не собраны, – повторил он и сделал глоток.

Эйслин села напротив, отчаянно желая, чтобы у нее не тряслись руки.

– Верно.

– Из этого я делаю вывод, что мы женимся.

– Вы делаете неправильный вывод, мистер Грейвольф. Я не собираюсь замуж ни за вас, ни за кого другого.

Он допил содовую и аккуратно отставил стакан в сторону.

– Мой сын будет со мной.

Эйслин облизнула губы: