Связной из Багдада

– Объяснил, – тяжело выдохнул Адабашев. Было заметно, что ему тяжело говорить, но Дронго не собирался заканчивать разговор, твердо решив узнать все, что только можно узнать. – Он сказал, что у них ядовитые краски, испарения от которых продержатся в лаборатории еще несколько дней. Я ему, конечно, не поверил, но промолчал. Через два дня они уехали. Ключи оставили мне, и я захотел проверить. Нужно было предупредить Михаила Михайловича о возможном отравлении. – Абадашев опять тяжело вздохнул. – Войдя в помещение, я сразу почувствовал, что мне больно глотать. Я такие симптомы знаю, мне рассказывали о них чернобыльские ветераны. Поэтому сразу вышел, затем принес в лабораторию счетчик Гейгера. Там оказался такой фон! Тогда я немедленно предупредил Михаила Михайловича, что туда никого нельзя пускать. Но он только рассмеялся.

– Что происходило дальше?

– Я обратился в милицию. Написал заявление, что в лаборатории проводились какие-то непонятные опыты. Надо мной там лишь посмеялись и посоветовали сходить к психиатру, даже не захотели меня слушать.

Стул под Решетиловым угрожающе заскрипел.

– Тогда я решил поехать в Москву и сам во всем разобраться, – продолжил Адабашев, – но у меня начались сильные боли. Я уже тогда понял, что получил очень сильную дозу облучения. Поэтому пришел к директору и уволился с работы. Я понимал, что уже не смогу вернуться. Но хотел все выяснить.

– Нужно было идти в ФСБ, – не выдержал Решетилов.

– Куда? – не понял Адабашев.

Генерал отвернулся, ничего не объясняя.

– У меня были двести долларов, которые они мне дали, – выдохнул Адабашев, – и еще свои деньги. Я купил билет и приехал сюда. Моя сестра ничего не знает. Я с ней говорил только по телефону, чтобы к ним не ходить. У нее дети, две девочки, я побоялся к ним зайти… – Он опять начал волноваться.

– Ясно, ясно, – успокоил его Дронго, – я все понимаю. Не нужно так беспокоиться… Значит, вы приехали в Москву и пошли к вашему знакомому. К тому самому, который рекомендовал вам этих «студентов» с их опытами? Верно?

– Да. Я думал… я хотел все выяснить…

– Кто этот человек? – спросил Дронго.

Адабашев отвел глаза.

– Вы приехали в Москву из-за него. Вы получили сильную дозу облучения, – напомнил Дронго, – он по существу вас подставил. А вы не хотите его назвать. Кто этот человек?

– Я не могу…

Решетилов заерзал на месте. Дронго глянул на него и прочитал в глазах генерала решимость любым способом узнать правду. В отличие от несчастного преподавателя Дронго понимал, что у Адабашева нет никаких шансов сохранить свою тайну. Достаточно сделать один укол «сыворотки правды», и ослабевший организм больного не сможет сопротивляться. Но ему не хотелось передавать его в руки «эскулапов» из контрразведки.

– Мне нужно знать имя этого человека, – упрямо повторил он. – Боюсь, вы не до конца осознали, что произошло у вас в Новосибирске. Там выгружали контейнеры с отходами ядерного топлива. Ваша лаборатория заражена так, что ее нужно уничтожить. Это чудо, что вы еще живы. Скажите мне, кто это был. Поймите, речь идет о жизни миллионов людей.

– Это мой знакомый, – выдавил Адабашев. – Я не хочу, чтобы вы его допрашивали, мучили… Ваши офицеры…

– Наши офицеры не будут с ним разговаривать, – перебил его Дронго, – назовите мне его имя.

– Нам необходимо знать, – не выдержал Решетилов.

Дронго сделал ему знак рукой, чтобы он не вмешивался, видя, как тяжело говорить больному. В любую секунду Адабашев мог потерять сознание.

– Роберт Надирович, – постарался как можно спокойнее сказать Дронго, – я хочу вам объяснить, что происходит. В этом городе живут ваша родная сестра, двое ее детей, ее муж со своей мамой. Вы не ходили к ним, чтобы, не дай бог, не причинить им какого-нибудь вреда. Теперь послушайте меня. Эти компоненты, которыми вы облучились, вывезли из Новосибирска. И мы подозреваем, что в Москву. У нас есть основания предполагать, что здесь готовится террористический акт. Невероятный, чудовищный, после которого в городе будет невозможно жить еще много веков. Если вы меня понимаете… Смотрите на меня, – потребовал он, увидев, что больной закрывает глаза. – Я хочу, чтобы вы подумали о семье вашей сестры. Они сгорят первыми. Вы же ученый, должны это понимать.

– Они… они могут погибнуть?..

– Да. – Дронго поднялся со стула и наклонился к больному. Он подумал, что нельзя так близко подходить к облученному человеку, но сейчас было не до таких опасений. – Кто ваш знакомый? – снова спросил Дронго. – Назовите мне его имя.

– Он… он сейчас болеет… – выдохнул Адабашев. – Его нельзя трогать. У него был инфаркт. Его нельзя нервировать…

– Мы не будем его нервировать. Назовите его имя. Кто это?

– Мой учитель… – Адабашев закрыл глаза, и Дронго с ужасом подумал, что сейчас он потеряет сознание и они никогда не узнают имени, которое может их привести к раскрытию преступления. Даже Решетилов, должно быть, испугавшись того же, поднялся с места.

– Говорите! – Дронго протянул руку, чтобы дотронуться до Адабашева, и стыдливо отдернул ее. Он боялся трогать этого человека. И не заметил, что перешел на крик.