Связывающая луна

Ее слова звенели в его ушах. Я не буду сидеть в канаве и умирать только потому, что мое существование заставляет людей чувствовать себя некомфортно.

Он знал, на что похожа эта жизнь. Все отбрасывали ее, потому что она была другой, и это было неправильно. Слова тронули его до глубины души, и он не выдержал. Он должен был восстановить то, что было сломано, и первым шагом было не скормить ее своему зверю.

Лютер схватил ее за руку, потянул и заставил встать. Одного последнего отчаянного, мучительного движения хватило, чтобы швырнуть ее к двери.

Воровка провалилась в проем. Она не знала, что там были ступеньки, и он услышал ее крик потрясения, пока она кубарем неслась по ним.

«Пожалуйста, не сломай себе шею», — подумал он, посылая молитву любому богу на их небесах, который выслушал бы такого зверя, как он. Он прикует себя цепью, и она будет в ужасе от этого. Но потом он очнется. Завтра, когда им будет безопасно выйти. Она доживет до следующего дня. Злая, может быть, но живая.

Может, он не соображал. Голос отца больше не звучал в его голове, говоря ему, что делать. Как действовать.

Лютер с грохотом захлопнул дверь, и его снова накрыло чувство облегчения. Наконец-то он смог расслабиться. Он был в подвале, и зверь не мог причинить никому вреда. Он так и останется в ловушке, вынужденный ходить от стены к стене, пока цепи впиваются в его запястья.

Но… Он посмотрел на свои руки и увидел, как из кончиков пальцев вырываются когти. Когти, которые все еще озарял лунный свет.

Его глаза скользнули вверх, и он понял, что захлопнул дверь, да. Запер. Но он был не на той стороне.

Он оставил женщину в убежище, не подозревающую о том, что, хоть комната была единственным местом, где могло сдержаться чудовище, она также находилась и в единственном месте, куда оно теперь не могло добраться.

— О, нет, — прошептал он.

Лютер прижал руку к древней деревянной двери и закрыл глаза. Его отец был бы разочарован, если бы был жив, и не так разочарован, как от многих лет жизни с сыном, который так и не оправдал его ожиданий. Это было худшее предательство. Лютер сделал то, что все они так старались не делать.

Он выпустил чудовище в Перекрёсток Мертвеца и не мог остановить то, что должно было произойти этой ночью. Не теперь.

Волк проснулся у него в груди, словно ждал этого момента всю жизнь. Может, так и было. Существо провело столько лет взаперти, вдали от лунного света и леса, который звал его.

Лютер издал низкий стон, когда первый треск эхом разнесся по бальному залу. Это был звук ломающихся и передвигающихся костей. Его позвоночник двигался, не только мускулы, но и кости смещались и становились чем-то совершенно новым. Его руки изогнулись, отбрасывая все его тело на шаг назад от боли и страданий от этого.

Он откинул голову, глядя на лунный свет сквозь разбитое стекло, его зрение расплывалось. Это означало, что теперь его глаза изменились, и он мог видеть больше, чем в человеческой форме. Лунный свет стал чем-то вроде магии. Сиял в небе тысячей сверкающих бриллиантов.

Острая боль пронзила его череп, он не мог думать ни о чем, кроме белого горячего жара, будто кто-то ударил его кулаком по лицу. Его нос был сломан, конечно. А потом это произошло. Хлопок и брызги ярко-красной крови на полу. Он поднес бы руки к ране, прижал бы пальцы к потоку крови, если бы мог здраво мыслить. Если бы его руки не были когтями, которые разрывали любую плоть, к которой прикасались.

Его нос удлинился, скулы выросли под кожей, внезапно шерсть покрыла его с головы до ног. Он возвышался над всеми теми, кто стоял бы перед ним. Восемь футов ростом, покрытый мускулами и шерстью. Он был монстром старых времен. Чудовищем, которое заставляло смертных съеживаться, когда они видели его истинную форму.

Да. Вот каким он должен быть. Всегда.

Лютер поднял одну из своих когтистых рук и повернул ее в лунном свете. Он никогда раньше не видел их такими. Единственный раз, когда он хорошо разглядел эту форму, был в подвале с цепями, удерживающими его руки, и серебром, прожигающим кожу зверя.

Никогда еще он не чувствовал себя таким свободным. Таким сильным. И теперь он знал, что за пределами цепей есть жизнь, и он никогда, никогда не вернется к этим оковам.

Он поднял лицо к лунному свету и издал протяжный, болезненный вой. Звук отскочил от стен и улетел в ночь, хотя он был криком надежды. Он внимательно слушал. Ожидал. Надеялся. Молился, чтобы кто-нибудь откликнулся на него. Другой волк все еще существовал там, так что он был не единственным.

Но в ночном небе не было воя, и Лютер без сомнения знал, что никто и никогда не ответит ему. В эти дни он был единственным волком в Лондоне, все остальные убежали в более глубокие леса, где было меньше смертных, охотящихся на них.

Он сделал неверный шаг к двери, за которой, как ему показалось, он услышал какое-то движение. Дверь? Да все верно. Обычно он входил в эту комнату через дверь, и тогда начинались цепи и боль.