Я сразу узнал этого человека – это был Бонапарт. Они направлялись к Боровицким воротам. Я еще, помню, удивился от внезапности происходящего, что ни оркестров, ни радостных кликов, никаких признаков, что город сдан. Представляете? Жители еще спят, тихое обычное утро, а по Арбату едет Наполеон! Тут я заплакал и вновь вспомнил о позорной своей ране, да еще было отвратительно оттого, что не мог застрелиться. Бог ты мой, надо было застрелиться, а решимости не хватало…
За целый день я многое перевидал из своего укрытия: и французских солдат, и пьяниц каких-то; донесся до меня запах гари; ночь опустилась. Тут подумал, что могу и сгореть в своем деревянном сухом сарае, или помереть с голоду, или кровью изойти. Зачем же это? Я еще молодой. Зачем же мне помирать? Выполз я из сарая, вооружился палкой, коня моего давно след простыл, и пошел я искать спасения…
Мы сидели молча. Я словно видела императора, едущего по пустынному Арбату. Ведь это был мой император, победами которого я там, во Франции, не раз восхищалась. Теперь же чувство вины не покидало меня, и когда я пыталась представить себе этого человека, поселившегося в Кремле, передо мной возникал не тот знакомый мне молодой Бонапарт, а старик с изможденным лицом и безумными глазами. Бедный поручик Пряхин, униженный своим же пьяным соотечественником; бедный господин Мендер, исстрадавшийся душой, источенный какой-то заботой вечно твердящий одно и то же: «Теперь мне все равно, моя дни сочтены…» Бедный Тимоша, такой восторженный и такой беспомощный! А я? Если бы они знали, что бушует во мне!
Мы сидели молча. Были сумерки раннего сентября. Меж тем пожар разгорался не на шутку, и нашей маленькой семье пришлось всерьез задуматься о временной перемене жительства. Нашему каменному дому, конечно, не были страшны огненные головешки, но жить вблизи деревянных строений, которые обязательно загорятся, окруженным бушующим пламенем, задыхаться в дыму, имея на руках больного и раненого, это не казалось разумным. Нужно было искать надежное пристанище, и я уже решила отправиться на поиски, как господин Мендер встал поперек моего пути.
– Во-первых, милая Луиза, вы нужнее больным, а во-вторых, – он покраснел и потупился, – мои дни все равно сочтены, и никакие убежища не могут уберечь меня от предстоящего…
Это был шепот, но шепот торжественный, а потому смешной.
– Господь с вами, господин Мендер! – воскликнула я. – Да вы же так молоды. Просто вздор все, что вы говорите!
Тимоша, размахивая своим альбомчиком, подавал мне отчаянные знаки, чтобы я не спорила. Господин Мендер надел шляпу и отправился по вечереющей Москве.
– Не спорьте с ним, – сказал Тимоша, – он вбил себе в голову, что французы преследуют его и в Москву явились за ним… Он будто бы в чем-то виноват перед ними. Он умный, но и сумасшедший…
Я никогда не подозревала, что запах гари может быть таким вязким и мучительным. Как мы ни закрывали окна, он проникал всюду, и даже наша еда пропиталась им. Вести были все мрачнее. Случайные очевидцы рассказывали, что французы рыщут по городу в поисках поджигателей. Теперь, когда с нами был поручик Пряхин, можно было не так сильно вздрагивать при каждом стуке в двери, хотя я понимала, что против шайки пьяных грабителей и он слишком слаб.
Наконец, уже очень поздно, воротился господин Мендер. Он сиял, от недавнего его уныния не осталось и следа. Поразительно, как быстро меняются люди в зависимости от обстоятельств!
– Дамы и господа! – крикнул он. – Москва горит! Однако мне удалось найти совершенно неприступную для огня крепость, и нам следует туда перебраться…
Счастливый случай: господин Мендер фантастическим образом познакомился с архитектором Вурсом, который по хитрым протекциям устроился на жительство в пустом дворце князя Голицына на Басманной улице, вернее, во флигеле дворца…
– Флигель-то каменный? – поинтересовался Ти-моша.
– Это даже не флигель, – сказал господин Мендер, – это оранжерея при дворце, зимний сад, дамы и господа, но главное заключается в том, что тот район Москвы огнем совсем не тронут. Там не жгут. Он цел, как пасхальное яичко!
Архитектор Вурс даже обрадовался, встретив соотечественника, и предложил немедленно перебираться. Он сказал, что все шансы за то, что Басманной огонь не коснется.
Я распорядилась запрячь наших лошадей, но господин Мендер замахал руками.
– Дорогая, – сказал он, – ни в коем случае. Говорят, что французы реквизируют всех лошадей для армии. Поверьте мне, им здесь, на конюшне, будет гораздо спокойнее, чем во вражеских стойлах…
– Тем более что наши лошади понимают только по-русски, – сказал Тимоша.
– Нужно найти какие-нибудь дрожки, – продолжал господин Мендер, – какого-нибудь возницу за любые деньги…