Свидание с развратным фавном

Дама качнулась в сторону и наотмашь выкинула руку:

– Прроходите!

Тонкое чутье и наблюдательный глаз Кукуевой мгновенно определили, что хозяйка пьяна в умотину. Это же подтверждали две высокие тонкие бутылки на маленьком столике, кусок лимона, куча фантиков от конфет и одинокая рюмка. Серафима оглядела комнату – весьма новая и дорогая мебель, недешевый ковер, крупные, красивые цветы в вычурных горшках, но… Самой малости не хватало до обстановки олигарха – не хватало бешеных денег, которые невозможно скрыть, если они имеются в изобилии.

– Слышь, Сим, а она точно та Борисова? – прошептал Шишов тихонько, на всю комнату.

Кукуева вежливо откашлялась и уточнила:

– Если не ошибаемся, вы Борисова Анна Максимовна, жена Евгения Сергеевича?

– А, бросьте, какая там жена… – устало отмахнулась Анна Максимовна и тут же высокомерно вскинула голову. – Ну да, та самая! А что вы хотели? Хотя нет, стойте, я знаю, что вам надо. Но… не могу. У меня страшное горе, поэтому и не могу. Хотя деньги можете оставить, давайте. Через месяц весь план посадок будет у вас. Сейчас ведь все равно уже декабрь наступил!

Серафима аккуратно пристроилась на краешке кресла. Шишов тоже пристроился. И угодил как раз напротив бутылочки.

– Мы бы хотели… – начала Кукуева, но Анна прямо перед ее носом растопырила пятерню.

– Не надо! Все! Я поняла. Если вы настаиваете… Кстати, можете посмотреть альбомы, пока я выпью с вашим шофером.

Сеня претендовал на более высокую роль и пить за рулем не рисковал. Поэтому он только промычал что-то невнятное и потянулся за альбомами.

– Это для заказчика! Чего ухватил? – сердито икнула Анна и выдернула из-под его руки альбом. – Не лапай, пусть хозяйка выбирает… Мадам, выбира-ай-те!

Расстроенный Шишов и вовсе уперся взглядом в окно.

– Значит, так! – навалилась на стол хозяйка. – Предлагаю простенько – огромный газон… в одном… Нет, ты так не поймешь. Мужик, иди сюда!

Она сорвала с места Шишова и, безбожно шатаясь, притащила его в угол комнаты.

– Смотри! – обратилась Борисова опять к Серафиме. – Значит, тут замаздрячим газон. Канадская травка, такая ежом торчать будет, красота кошмарная. А вот тут… Мужик, передвинься! Вот тут у нас будут декоративные злаки, представляешь? Всякие там овсы, ячмени, можно даже рис посадить… хотя кх… рис не будем… А вот здесь взрыв хвойников. Такой буффф! – Борисова взметнула руки вверх, а потом сама же себе захлопала. Затем Анна снова ухватила Шишова и ткнула его на середину ковра. – А в центре… в центре будет цветочное буйство красок. Этакий фонтан из цветов! Буйство красок будет из незабудок. Белых и голубых. И все! И ничего больше! Ах да, вам же еще дом куда-то сунуть надо… Но… я не могу, у меня горе!

Серафима терпеливо слушала бред хмельной дамы и ждала, когда она выдохнется. Дама выдохлась на пятнадцатой минуте встречи. Заявив еще раз про горе, она опрокинула в себя рюмку и долбанула кулаком по столику:

– А потому что имею право! У меня горе! Вот только не надо глазки такие поросячьи делать! Мужик, это я тебе! Все вы твари… Скажи, как тебя зовут, тетенька?

Серафиме думалось, что выглядит она моложаво, во всяком случае, на «тетеньку» не рассчитывала, однако капризничать не приходилось. И она скромно пролепетала:

– Меня не надо «тетенькой» звать. Зовите меня просто Серафима. А какое у вас горе? Поведайте нам, облегчите душу. Все мы братья в этом бренном мире. Скажите, какой грех гнетет вашу истерзанную душу и… и… все.

Разрисованную под женщину-вамп Кукуеву неожиданно понесло на церковные проповеди, и она в испуге захлопнула рот. Молодая женщина, вероятно, тоже почувствовала, что мадам не совсем та, кого пытается изобразить, поэтому для повышения собственной бдительности осушила еще рюмочку. После чего взгляд ее затуманился, она и впрямь решила, что все здесь родственники, и приготовилась рассказывать. Сначала она завалилась на диван, высоко закинула ногу на ногу, плавно покрутила руками и сообщила:

– Я же за Борисова замуж выходила. Любила и вышла, чего такого-то? И он меня любил. Я же раньше не пила… И сейчас не пью. А выпиваю! И только с родственниками! Слышь, братан, налей даме стаканчик!

Шишов крепился из последних сил. Его мужская гордость уже клокотала где-то в горле, но он прилежно поднялся и налил хозяйке полную рюмку. После этого речь Анны Максимовны хоть и стала менее разборчива, зато уже не прерывалась.