Свидание в неоновых сумерках

– Но это же точно Вадик, – шепнула в ухо Симе Татьяна, – только переодетый! Прямо как в водевиле!

– Я тебе верю, Танька, но, похоже, Гришмановская в него здорово втрескалась, а потому лучше бы ей не знать ни о каких его куриных ногах!

– Сима! А если он прохвост и брачный аферист? Ирку же жалко!

– Таня! Он ведь выдал нам по визитке! И от фамилии Кочерьянц не отпирается! И этот… наш горе-плиточник его признал!

– Может, они одна шайка-лейка! Этот Юрий Степанович, вместо того чтобы новую плитку положить, нам только попортил старую, положенную трудолюбивыми руками Марка!

– В этом, конечно, ты права! Я сама говорила, что не нравятся мне их «прочие» услуги. Но этот… как его… маленький такой… юркий… Новичков – он ведь был настоящим! Кран починил в лучшем виде. Больше не течет.

– Знаешь, Сима, кран, наверно, каждый дурак починить может. Он, Новичков этот, может быть, у них за разведчика-наводчика. Пока кран чинил, увидел, что у меня брать нечего, – они и отвалили. И даже Архипова своего от нашей плитки сумели оторвать, чтобы мы не убедились, что он ее вообще класть не умеет!

– Ну уж если Рудельсон сумел ее положить… – засомневалась Сима, а потом, покачав головой, заметила: – Хотя, конечно, рациональное зерно в твоих рассуждениях есть.

– Девчонки, что же вы не идете? – На кухню выскочила Гришмановская и, стараясь не встречаться глазами с Татьяной, прихватила как раз вскипевший чайник. – Пошли!

Женщины вернулись в комнату, чинно уселись на свои места, но разговор никак не клеился. Пока Ирина разливала чай, Сима несколько раз хотела сказать что-нибудь для разрядки обстановки, но никак не могла сообразить, что.

– Ну хорошо, – стукнул по столу ребром ладони Кочерьянц. – Я Вадик! Да! Вы правы!

Бедная Ирина вздрогнула и уронила на пол тонкую прозрачную чашку Дулевского фарфорового завода. Чашка разбилась вдребезги, а глава бюро добрых услуг продолжил:

– Вернее, я Вадим. А Вадим имеет право называться и Вадиком, и Димой. Вадиком меня всю жизнь звала мама. Да-да! – Он посмотрел на Симу. – Та самая Римма Васильевна Кочерьянц, приятельница вашей мамы. Я всю жизнь ненавидел это имя маменькиного сынка, сосунка, гогочки! Сам я всегда всем представлялся Димой, назло ей: и в школе, и в институте, и на работе! Как только появилась возможность, я и в паспорте поменял Вадима на Дмитрия! Не вижу тут ничего предосудительного!

– Но… кажется, Римма Васильевна говорила, что вы… кажется, бухгалтер или кто-то в этом роде, – промямлила Сима.

– Ага! «Бухгалтер, милый мой бухгалтер!» – пропел Кочерьянц. – Это дело я знаю. Учился на экономиста. Но если бы я сказал маме название своей фирмы, она тут же коньки отбросила бы. Пусть уж лучше думает, что я бухгалтер.

– Вадик… Вернее, Дима, – вступила в разговор Татьяна, – а к чему был тот маскарад: курточка «прощай, молодость», буратинья шапочка, брюки по колена?

– Я ненавижу все, что навязывает мне моя мамочка! И баб ее тоже ненавижу! – выпалил Дима и осекся, виновато глядя на Татьяну. – Вас конкретно я не имею в виду, вы же понимаете…

Она торопливо кивнула, а Кочерьянц продолжил:

– Я специально так одеваюсь, чтобы они сразу отваливали! Вернее, когда я с мамой, то всегда так одеваюсь… Вернее, не всегда, а раньше… Впрочем, вам этого не понять…

– И про ураган специально плели?

– Естественно! Какой дуре еще раз захочется такую лабуду слушать?

– А не проще бы…

– Не проще! – перебил ее Кочерьянц. Он вскочил со стула и нервно забегал по комнате. – Сначала было не проще! Вы не знаете мою мамашу! Это же бульдозер! Танк! Бронетранспортер! Проехала по моей жизни, все расплющив и раздавив! Не мог я ей противостоять! Никак! Характера не хватало! Все детство и юность провел под ее гусеницами! Теперь, конечно, могу! Но мне, во-первых, доставляет удовольствие водить ее за нос, во-вторых, в этих переодеваниях есть определенный кураж, а в-третьих, мать уже стара и больна. Боюсь, не переживет, если узнает, как на самом деле изменилась моя жизнь. И есть даже в-четвертых… – Дмитрий Борисович приостановил свой одинокий бег по комнате Ирины и оглядел присутствующих в ней дам, будто проверяя, поймут ли они его, и все же решился сказать: – А в-четвертых, мне кажется, она уже кое-что подозревает, но по-настоящему ничего знать не хочет.

– Почему? – спросила Сима.

– Потому что тогда рассыплется вся ее стройная система ценностей. Она всю жизнь положила на то, чтобы воспитать из меня человека с большой буквы, а вышел всего лишь пошлый «Муж на час».

– Дима! – не выдержала Ирина и бросилась к нему с объятиями. – Ну что же пошлого в вашей фирме? Вы же не просто делаете деньги из воздуха, как многие другие! Вы людям помогаете! У вас же бюро добрых услуг! Может, есть смысл признаться маме?