Свидание в Санкт-Петербурге

Ответный взгляд Лядащева сказал, что он понял куда больше, чем услышал. Софья не знала, куда деть глаза; это ужасно, откровенничать с Тайной канцелярией, даже если Василий Федорович, как утверждает Саша, «хороший человек».

— Может быть, стоит поговорить с Анастасией? — обратилась она к Саше. — Во дворце ведь все все знают.

— Знают, да молчат, — неохотно отозвался тот. — Государыня и все прочие отбыли в Петергоф, а молодой двор отбыл в Царское Село. Вот и все новости.

Дверь деликатно скрипнула. Служанка принесла чашки, медный кувшин с кипятком и жаровню с углями. Вера Константиновна принялась сама готовить чай. Просто удивительно было, как легко Лядащев переключился на простые, обыденные вопросы. При этом он обращался в основном к Вере Константиновне: ах, у нее двое внуков, как это приятно, а у него только пасынок… да, он знавал ее сына Алексея, весьма приятный молодой человек. Незаметно разговор перешел на галерный и парусный флот. Вера Константиновна в этом мало понимала, Лядащеву тем более было глубоко наплевать на этот вопрос, но говорили они с упоением.

Как только интерес к русскому галерному и парусному флоту истаял, гости начали прощаться. Софья ждала, что Саша улучит минутку, отзовет ее в сторону и скажет что-нибудь такое, что не надо знать Лядащеву, или постарается ее утешить, подбодрить. Ничего этого Саша не сделал, сказал только, что заедет сразу же, как появятся новости. Его прощальная улыбка была скорее вежливой, чем сердечной.

«Он стесняется этого Лядащева, — подумала Софья, оставшись одна, — боится выглядеть мальчишкой…» Это было так похоже на Сашу, что она не огорчилась, но позднее ее стала тревожить другая мысль: Саша боялся показать ей, что дело с пропажей Никиты куда серьезнее, чем ей представлялось.

14

Отдав лучшие годы жизни своей службе в Тайной канцелярии и возненавидев это заведение всей душой, Лядащев Василий Федорович пять лет назад вышел в отставку, женился и зажил барином. Вдова подполковника Рейгеля была не только богата, но и красива, добра, щедра, а если и глуповата, то где их взять — умных. Но уж что совсем непереносимо — обожала давать советы и неукоснительно следила за их исполнением. Словом, брак не дал Василию Федоровичу истинного вечного блаженства, но он на него и не рассчитывал.

Вначале жили в Москве, потом в Кашире в огромном, богатом и несколько запущенном имении. Оно могло давать доходы вдвое больше обыкновенных, но управляющий был разгильдяй, староста — плут, крестьяне нерадивы — обычная русская история. Лядащеву и в голову не пришло вмешаться каким-то образом в эту систему, пытаясь ее улучшить. Он уговорил жену не расстраиваться попусту и поехать посмотреть свет.

Уж поездили по Европам, поездили. Лядащев вошел во вкус вольной жизни, понравилось ему и расточительствовать, тратя деньги на «безделки», как называла их супруга Вера Дмитриевна.

Началось все с того, что в каширском доме все часы либо спешили, как неуемные торопыги, либо вовсе не шли, являя собой как бы скульптуры, украшенные зачем-то циферблатами. Василий Федорович приступил к их осмотру и к своему величайшему удивлению починил, затикали. Красота механизма, вот что его поразило! Как все ловко придумано, а пружина не иначе как спрессованное время. Ослабляясь, она дарит нам секунды жизни, высочайший божественный дар!

Он побывал во многих часовых мастерских Германии и Франции, ездил в Руан, где творил свои часы мастер Легран, посмотрел круглые карманные часы — «нюрнбергские яйца», и всюду покупал, торговался, выменивал, а потом упаковывал замечательные творения механики и, не доверяя оказиям в Россию, а тем более почте, возил часы с собой в специальных, самим сконструированных ящиках. Любимая супруга никак не мешала увлечению мужа, и уже за одно это Василий Федорович с радостью прощал ей любые издержки характера.

По возвращении домой богатства были распакованы, выставлены в библиотеке, заведены, и зазвучал вселенский перестук — симфония времени. Лядащев и в России не оставил собирательства, потому что часов из Европы было завезено много, а людей, готовых расстаться со своими механизмами — настольными, напольными и карманными, было тоже достаточно. Он брался теперь за починку самых сложных часов, и поэтому с гордостью говорил жене, что он не только граф и барин, но еще и часовщик.

Каждый часовщик в душе еще и философ. Время — загадка вселенной. Ум человеческий не может постичь, что есть бесконечность, но, вот, пожалуйста, время… Оно всегда было и не может кончиться. Но, простите, время может кончиться в нашем сознании. Вот я уже труп, и нет времени, потому что время — это движение. Но ведь и труп не пребывает в покое, его гложут черви, он станет потом почвой, зато душа бессмертна. Есть здесь о чем подумать и вкусить философического чтива, можно развлечься еще книгами по истории часов от древних, библией помянутых, гномов до маятников.

В каждом циферблате Лядащев находил сходство с человеческим лицом, тут были и мудрецы, и праведники, простаки с шепелявым боем, а про розовые часы с ангелочками и розочками он говорил: