Свидетель

Капитан, напряжённо всматриваясь и вертя головой, сбавил ход и стал медленно пробираться в тумане, подавая звуковой сигнал.

Казалось, он сам гукал из рулевой рубки, как старый филин.

Наконец туман кончился.

Впереди был Петрозаводск.

Петрозаводск — город новый. Центр его зарос послевоенным ампиром, здание вокзала венчает социалистический шпиль со звездой и листьями. Вокзал этот совершенно развалившийся, пустой, на ремонте. Я перекупил рядом с ним билет и отправился разглядывать вывески.

Я гулял и нашёл, между прочим, на улице Антикайнена загадочный магазин «Спецпринадлежности». Было воскресенье, и купить спецпринадлежность не удалось.

В этом городе надписи делаются на двух языках — русском и карельском. Продукты — Ruokatavaraa. Можно, правда, предположить, что это финский — в силу преклонения перед соседней державой.

Ещё на улицах города Петрозаводска часто встречаются синие (с белыми буквами) аккуратные щиты. На них написано: «Здесь переходят дорогу невоспитанные люди». Дорожки к этим щитам прилежно заасфальтированы и обрываются на проезжей части.

Пошёл я и на базар, где ташкентцы с плоскими лицами продают арбузы. Они режут их на части — в зависимости от состоятельности покупателя.

Тогда я вспомнил губастого аквариумиста, его «по пятифану…», купил кусок за пять рублей, тут же сел на камушек и стал есть.

Мучила меня сначала проблема отходов, но семечки стали склёвывать голуби, а для корок я присмотрел Помойный Ящик.

Я обдумывал большие буквы, предметы с больших букв, жизнь с большой буквы, которую нужно прожить так, чтобы…

Так я сплёвывал голубям семечки, разглядывая восточный народ на северном рынке, пока вдруг не подумал: как я буду писать эти заметки липкими арбузными руками?

Но рядом, в парке напротив, находилась действующая модель водопада Кивач в 1/11 натуральной величины.

Я помыл в ней руки и принялся за дело. Но, напоследок вздохнув перед трудной работой, стал размышлять, вернувшись в мыслях к тому, с чего начал: как я был бы счастлив, будучи соглядатаем, будучи тем самым из западных писателей, которые, вернувшись из дальних российских краёв, вновь собирали вокруг себя толпу своих французских пейзанов.

Вот они сидят кружком и качают в такт моим байкам своими кудрявыми пейзанскими головами:

— Вот-ка, братка… Так-то оно-от… Как ты жив ишшо…

Но нет мне того счастья.

Хмурится жизнь вокруг меня, и только в сказках нахожу я утешение.

Странствие за арбузом

…в маленьких асфальтовых южных городках.

Александр Городницкий

Это будет история о нефти и жаре, Испании и рукописях, странствиях и обочинном сюжете. И, разумеется, это будет история об арбузах.

В то лето я жил в маленьком нефтяном городке. Был в нём стадион «Нефтяник», профилакторий «Нефтяник» и общежитие нефтяного управления, дарившее мне свой кров.

Городок окружала слегка всхолмлённая степь, и больше не было в нём ничего.

Если не нужно было ехать на промысел, я сидел в геологическом отделе и разглядывал карту месторождения. Далёкое начальство послало меня в маленький асфальтовый городок по неясной казённой надобности. Не тьма покрывала город, а испанская жара кутала его пыльным покрывалом.

Рукописи мешались на столе — полные цифр служебные, и поросшие романтикой личные. Логично было бы некоторые из них забыть под кроватью — но я не знал какие выбрать — строчки, полные цифири или состоящие из тягучих жалоб на собственную жизнь.

Однажды ко мне хотели по ошибке поселить какую-то женщину, но, спохватившись, поселили её в другое место. Я было не стал возражать против соседства дамы, и, улыбаясь, слушал извинения коменданта. Вскоре за своими вещами пришла виновница переполоха, и я перестал расстраиваться. Была она страшная, и ближе к босоножкам заросшая чёрным волосом. Бог с ней.

Ещё в общежитии жили чехи, строившие неподалёку кирпичный завод.

Чехам продавали пльзеньское пиво в аккуратных бутылочках. Вечерами к строителям кирпичного завода слетались местные девушки, а вахтёрша обороняла чехов.

Рядом с общежитием был рынок, где продавалось всё — кроме арбузов, так ожидаемых мною в этих краях.

Время в городке остановилось в середине семидесятых. Это было время развитого социализма и равнодушных газет. Мода менять портреты не коснулась городка — в кабинетах местных начальников висели лысые. Один же лысый, огромный, крашенный серебряной краской, стоял на главной площади, напротив бетонного человека с автоматом.

В ногах у автоматчика горел Вечный огонь, и ночью кто-то грелся у пламени.

Напротив, у ботинок вождя, на мраморной трибуне кипела жизнь. В темноте молодёжь заводила магнитофон. Пыхтела и обжималась.

В маленьком асфальтовом городке были неполадки с электричеством. Плавились розетки, и ломалось конторское оборудование. Однажды в моём общежитии просто выключился свет.

В коридоре упал пьяный с чайником. Прошёл сосед, похожий на Гоголя. Он шёл с зажжённой газетой в руке, будто по случаю жёг свои рукописи.