Свидетель

А еще попадались на дорогах желтые ребристые "итальянки". Больше всего было своих, родных, сделанных на украинских и русских заводах, но от этого они не становились менее опасными. Что-то отвратительное есть в том, что страна делает то оружие, которое потом выкашивает ее население. Оружие, которое делает само население, все-таки менее совершенно. Самодельные мины не всегда срабатывают.

Однако это была теория. Перед нами появилась огромная поляна, залитая солнцем и наполненная неизвестной опасностью. Не блестела натяжная нить, не желтело пятно умершей травы. Я не видел ничего, все так же шумел ветер в листве, палило солнце, невдалеке жил ручей, но что-то было, было все же там необычное.

Тревога передалась напарнику, и он перекинул автомат на грудь.

Медленно мы двигались по склону холма, мимо диких яблонь, мимо странных кустов, похожих на уродливый виноград. И почва была странной, с неравномерно росшей травой. Чудна была эта местность, и оттого - страшна.

Ни слова ни говоря, мы повернули назад и шли еще час до чистой воды.

Несколько дней спустя сухумский армянин, спасавшийся от войны в своем горном доме, рассказал мне, что на берегу горного ручья, а тогда - речки стояла греческая деревня. Греков депортировали в сороковых, дома разграбили, и вот это место пусто.

Югослав рассказывал дальше про бойцов ЭЛАС и про их стычки с англичанами в 1944, про незнаменитую греческую войну 1949 года.

"Все войны - незнаменитые", - думал я.

В ту ночь мне снова приснился Геворг. В этом сне он был радостен по какой-то своей неземной причине, будто хотел рассказать мне о чем-то хорошем, но решил подождать.

А я сидел перед ним на камне, заполняя бессмысленную ведомость, где в графе "безвозвратные потери" надо было нарисовать единичку. Эта единичка и была Геворг, мой друг.

Но отчего-то я спрашивал:

- А надо писать о том, что у "Шилки", которую зажгли тогда вертолеты, был калибр стволов двадцать три миллиметра? А про сбор клюквы надо?

- Надо, - отвечал Геворг, - надо писать все, ведь ты - свидетель.

- А про трубы для скважин?

- И про это надо, не беда, если твой рассказ будет бессвязным, главное - пусть он будет точным. Мелкие события образуют жизнь, они, только они - причина всего: страданий, любви, войн и переворотов.

Вспоминая этот сон на следующий день, я переносил на бумагу эти мелкие события, и они напоминали мне ноты в неведомой партитуре, они множились, как те случайные музыкальные фразы, которые извлекали московские и украинские нищие из своих аккордеонов, которые издавал латиноамериканский контрабас на Арбате, топот и вскрики на столичной улице в маленькой республике, где старики пляшут, взмахивая кинжалами.

Я писал об этом письмо Гусеву, потому что мне хотелось сказать хоть кому-то особую правду о войне, где нет правых, а виноваты все. И вот мировое сообщество наваливается на кого-то одного, а обыватель рад, в свою очередь, потому что ему не очень хотелось самому решать - кого надо ненавидеть. А если кто-то норовит заступиться, то неминуемо попадает в политическую номенклатуру белых или черных, красных или коричневых и далее по всем цветам спектра. И заступаться не хочется - уж больно нехороши те, кто заступается вместе с тобой.

Каждый раз конъюнктура меняется, и вот, чтобы разнять драку, приходят люди извне и начинают бить по рукам - кого-то одного. Противник успевает пару раз ударить того, у кого заняты руки.

А это не простая драка в кабаке. Там дело бы ограничилось выбитыми зубами, в войне же счет посерьезнее.

Все в этом деле осложняется тем, что огромное число людей врет - кто из убеждений, а кто по обязанности.

И нет мне ответа, что нужно думать и что выбирать. Отчаявшимся свидетелем оставляла меня эта летопись будничных войн.

Время длилось. Я перекладывал свои бумаги, а Аня - свои. Среди последних я, к немалому удивлению, обнаружил адрес Иткина. Мне не было до этого никакого дела, как и до того, чьими делами она занимается.

Внезапно Аня взяла отпуск на три дня и повезла меня на юго-запад.

Можно было бы поехать и на север, наводнение уже закончилось, и в том же Кельне ничего не напоминало о нем, кроме грязной полосы на стенах, на недолгое время свидетельствовавшей об уровне подъема воды. Но мы поехали на юго-запад.

Мы ехали ранним утром, когда еще было мало машин, только однажды пронеслись мимо нас бронетранспортеры НАТО, мирные и неопасные мне теперь.

Аня специально заезжала в крохотные городки и на малой скорости крутилась по их улицам. Эти места почти не пострадали от бомбежек, а потом пришли французы и остались ненадолго - в своей зоне оккупации.

Сквозь бликующие стекла можно было рассматривать аккуратные домики с алыми и желтыми, распустившимися, несмотря на зиму, цветами.