Свидетель

— Вот смотри — сыр. Ты видел такой сыр? Ну, ты видел столько сыра? Ну, скажи, скажи…

Я ловлю её руку за тонкое, едва успевшее загореть запястье, перечёркнутое тонким золотом браслета, мы сцепляем пальцы и выходим на улицу.

Мы бродим по городу и переделываем названия улиц из Субачяус в Собачус, и из Комъяунимо в Комунья мимо…

Наташа молчит, потом высовывает язык, потом засовывает его обратно, чешет нос и наконец говорит:

— Я всё поняла. Эстонцы — они как шведы, то есть не как шведы, но они такие скандинавы-земледельцы. Латыши — они как немцы, и вообще промышленно развитая страна. Литовцы — они как поляки, вот.

— Зато эстонцы хорошо варят кофе.

Она показывает мне язык, и я показываю ей язык, и мы бродим по улицам, сцепившись пальцами и размахивая руками.

— Не любят местные девушки русских, — печально произносит Сидоров. — Вася, ты сегодня за молоком ходил?

У нас в магазине теперь есть замечательная знакомая.

Она, наверное, полька. Представляешь, мы приходим в магазин и берём пять бутылок молока. На следующий день приходим и берём семь бутылок молока. Когда мы приходим в следующий раз, мы покупаем девять бутылок. Нас замечают, и мы, конечно…

— Ну, ходил, — отвечает Петрас.

— А как наша дама?

— Ничего, — имел с ней беседу.

— А не спрашивала ли она тебя: «А где же ваш интересный приятель?»

— Нет, — ядовито отвечает Петрас. — Наоборот. Она сказала: «Как хорошо, что вы сегодня один».

Над нами бегут белые облака, и шумит за домами сосновый лес. Пан Станислав идёт вдоль забора в свой магазин и сосредоточенно машет руками. Петрас гоняется в малине за соседским петухом, который имеет наших кур. Он ещё не видел мокрого петуха. Малина трещит, а куры заинтересованно ждут исхода борьбы.

Рядом со шпалами стоит блюдечко с мочёным хлебом.

По ночам сюда приходит ёжик.

Однажды я решил погулять по городку. Была ясная звёздная ночь, голова была обращена вверх, а ноги сами несли меня, и я не сразу заметил машину. Только дальний визг тормозов заставил меня очнуться. Машина тормозила не из-за меня. Это был маленький ёжик. Я хорошо помню, как он попыхтел, пригрелся у меня на руке, а потом развалился мягким брюхом прямо в сгибе локтя.

Пары шли в ночи с танцев, совершая переход от болтовни к долгому молчанию у калиток, а я шёл к лесу с ёжиком, потому что боялся отпускать его здесь. В городке много собак, и они часто лакомятся этими, почти ручными, ёжиками.

Так я шёл в безлунной ночи со своим ёжиком.

Да, да.

Я это всё хорошо помню, с ёжиком.

Не перебивайте меня, уже недолго осталось…

Таким образом, у каждого должен быть свой ёжик. Когда я выбрался в город, я сразу пошёл в магазин и присмотрел там ёжика. Он был очень симпатичный — идеальный подарок.

Но, согласитесь, не с каждым ёжиком будешь гулять в темноте, когда хорошо видны звёзды…

Поздно ночью мы допивали холодное молоко под тихий джаз приёмника. Кто-то уже спал. Спал дедка, вспоминая, как секретарь райкома Хват хотел посадить его за то, что дедка назвал кукурузу «проституткой полей». Спала пани Надя, вспоминая, как служила у еврейского врача в Вильно, спал в соседнем доме пан Станислав, в свою очередь, вспоминая отряд бойцов защиты народа, распущенный в сорок девятом году.

Спала дочь Петраса, набираясь сил перед утренним криком и измочив слюнями подушку. Спала его усталая жена, и Сидоров в комнате за печкой на старинной никелированной кровати видел первые свои сны. Спали куры и собаки. Не спал ёжик — но они редко спят по ночам.

И я тоже шёл к своей раскладушке по ночному саду под стук яблок, срывающихся с ветвей и гулко ударяющихся о землю.

Яблоки мерно падали в невысокую траву, а я, завернувшись в одеяло, смотрел на звёзды и видел перед собой лицо соседа Юзека, машущего руками и рассказывающего что-то, внимательный глаз курицы и ёжика в траве.

Я видел тёмную литовскую площадь и девушку у стены.

И я говорил:

— Э-э… Наташа, мы все вас уже давно ждём…

Банный день

Виктору Орловскому

У высокого крыльца бани народ собирался уже к шести часам. Продажа билетов начиналась в восемь, но солидные люди, любители первого пара и знатоки веников, приходили, естественно, раньше остальных.

Первым в очереди всегда стоял загадочный лысый гражданин. В бане он был неразговорчив и сидел отдельно.

Бывший прапорщик Евсюков в широченных галифе с тонкими красными лампасами держал душистый веник и застиранный вещмешок.

Был и маленький воздушный старичок, божий одуванчик, которому кто-нибудь всегда покупал билет, и он, благостно улыбаясь, сидел в раздевалке, наблюдая за посетителями. Эта утренняя очередь была единственной ниточкой, связывавшей старичка с миром, и все понимали, что будет означать его отсутствие.

Я сам знавал такого старичка. Он был прикреплён куда-то на партийный учет и звонил своему партийному секретарю, переспрашивая и повторяясь, тут же забывая, о чём он говорил. Секретарем, по счастью, оказалась доброй души старушка, помнившая многие партийные чистки и так натерпевшаяся тогда, что считала своим долгом терпеливо выслушивать всех своих пенсионеров.