Свидетель (СИ)

- Этот человек проезжал через нашу деревню несколько месяцев назад. Его видели мои односельчане... - он принялся рассказывать, а перед глазами Матхуравы летели воспоминания: грязные женщины, лачуги, старики, крестьянин с красным от бетеля ртом - тот самый, у которого он спросил дорогу, источник и момент, когда он впервые увидел Сону. Надо было отдать должное шудре, он опросил каждого, кто хоть краем глаза видел заезжего путника. Из толпы вышел бетельщик-свидетель, а еще старый, высохший до костей брамин - он, оказывается, сидел под баньяном, собираясь медитировать, и заметил, как молодой путник на гнедом жеребце скакал в сторону источника, к лесу, куда незадолго до этого пошла дочь кожевенника Сона.

- Чужестранец был в лиловом тюрбане. Солнце всходило, и в его лучах засияла на тюрбане брошь, так засияла, что я чуть не ослеп, - скрипел и покашливал старик-брамин.

- Вот в этом? С этой брошью? - обвинитель поспешно достал из складок накидки потерянный Матхуравой тюрбан.

- Да, да! - затряс головой старик. - Всё так.

Шудра снова яростно указал на ювелира.

- Вот они, доказательства! Он, мерзавец, похитил мою невесту, почти жену, и держал ее у себя много месяцев, насиловал и мучил! Ювелир женился на ней, не имея права, и только потому, что испугался возмездия по закону, когда я нашел его! Он бросился на меня, как бешеный тигр, все вы знаете, что такое тигр-людоед, выходящий в деревню! Он ударил меня мечом в живот! Стал кидаться на людей...

- Достаточно, - сказал пучеглазый жрец.

Но шудру было не остановить, он кричал в запале:

- Я требую справедливости! Я молю о справедливости мудрейших судей! Я требую смерти для этого тигра-людоеда!

- Что ты скажешь в свою защиту, Матхурава, сын Капура? - спросил пучеглазый.

У ювелира пересохло в рту, он облизнул губы и поднял руку.

- Я возражаю! Я женился на Соне... Да, я взял ее в жены, нарушив законы дхармы в том что касается варн, а не в том, что касается брака. Вы знаете, почтенные Махаматры, что умыкание невесты и женитьба на ней силой называется ракшаса, но тоже не исключается законом Ману. Что же касается удара мечом, скажу: согласно дхармашастрам, если совершено насилие в защиту жены, оно не считается грехом и преступлением. Я грешен лишь в том, что женился, потому я готов понести наказание и быть изгнанным из своей варны.

Толпа зашумела. Возмущенные возгласы, оскорбления летели в сторону ювелира, пока стражники не приструнили присутствующих.

Встал старший жрец. Воцарилась тишина. Матхураве казалось, что все слышат, как от голода и страха у него урчит в животе, но это было не так унизительно, как во всеуслышание признать себя неприкасаемым, в мгновение ока превратиться из человека в пса.

- Согласно закону, женщина не может быть свидетелем в суде, “вследствие непостоянства женского ума”, но обстоятельства дела требуют, чтобы мы выслушали и ту женщину, о которой ведется спор, - он махнул стражникам: - Прадештары, приведите Сону, дочь кожевенника!

Сердце Матхуравы сжалось, а потом заколотилось нещадно в ожидании.

Люди вытянули шеи в сторону высоченных резных дверей. Они распахнулись, и в сопровождении дюжих стражников в зал вошла маленькая фигурка, закутанная в голубой платок. Сона! Всё существо Матхуравы потянулось к ней.

Она остановилась на отдалении и склонилась в глубоком поклоне перед брахманами, но не открыла лица. Впрочем, взволнованному ювелиру было достаточно и ее глаз, этих прозрачных черных бриллиантов под прекрасными дугами бровей. Как же она была сейчас напугана, переполнена отчаянием и робостью! Матхураве вдруг стало стыдно, что стоит перед ней такой - униженный, в цепях, что он не может, не имеет права спрятать ее за своей спиной от любопытных, жадных, пошлых взглядов мужчин. Сона лишь раз мельком глянула на него и отвела глаза, замерев в ожидании вопросов.

- Скажи, презренная, - начал пучеглазый жрец, - бежала ли ты добровольно с ювелиром Матхуравой?

- О нет, - смущенно ответила она, - он похитил меня, забрал против воли. Я просила и плакала, но он не послушал.

- Отчего ты не открываешь свое лицо, неприкасаемая? - недовольно спросил старший жрец.

- Мне стыдно, о, почтенный брахман.

- Ты стыдишься прелюбодеяния своего?

Сона вздрогнула, а Матхурава так сжал кулаки, что зазвенели цепи на кандалах.

- Ювелир взял меня против воли, - чуть не плача, сказала она. - Он знал про дакшину, знал, что я предназначена другому по велению отца и общины. Все эти месяцы он унижал меня и насиловал. Держал взаперти и не давал увидеть солнце, издевался...

Сона все-таки разрыдалась.

- Как же... - вырвалось недоуменное и обиженное у Матхуравы. Но прадештар толкнул его, и мужчина замолчал, слушая обвинения любимой и чувствуя, что его душа умирает с каждым ее словом, сворачивается, словно скисшее молоко, попавшее на огонь, в тысячу крошечных комочков. Казалось, его резали по живому, так это было больно! Но ни зажать уши скованными руками, ни убежать, ни ударить рыдающую Сону за правду и ложь он не мог.