Свидетель защиты

Майка и Володя выпили. Майка сделалась смешливая, а у Володи глаза стали грустными. Майка велела запустить магнитофон, и ребята с ней по очереди танцевали. И опять Николаю хотелось стиснуть ее, закружить, но он только поддерживал Майкину спину потной ладонью.

Вернувшись домой, Николай поставил в железный гараж машину, спрятал в угол недопитую бутылку вина. Состояние у него было смутное, словно чего-то не доделал. Наверное, из-за Майки. Вот она, сказав на прощание: «Спасибо, что покатал», ушла домой, а ему хотелось, чтобы она побыла с ним еще.

Николай покосился в угол, где стояла бутылка: «Может, выпить?» Но пить не хотелось, к спиртному он не привык.

Судья обращается к Лопуховой:

— Вы говорите, ваша дочь виделась с Николаем Чижовым и Владимиром Спицыным случайно, во дворе, но вот тридцать первого декабря они вместе встречали Новый год в вашем доме…

— Николая Чижова она не приглашала.

— Что же, он сам пришел, без приглашения?

— Наверное, так.

— Вы точно не знаете?

— Знаю, что не приглашала, а как он пришел — не видела. Мы с мужем встречали Новый год у знакомых.

— Значит, ваша дочь и ее друзья оставались одни, без присмотра взрослых? — задал вопрос молчавший до того народный заседатель.

— Они сами уже взрослые, — ответила Лопухова, — понимают, как себя вести.

— Если бы понимали, — с горечью сказала заседатель, — не разбирали бы мы сейчас этого дела.

— А Владимира Спицына ваша дочь приглашала? — спросил судья.

— Тоже не приглашала. Его привел с собой Ваня Соколов. Они же все знают друг друга с детства.

Андрей Аверьянович слушал, рисовал на бумажке цилиндры и кубики в косоугольной проекции. Штриховал, приделывал им ножки. Время от времени вглядывался в Лопухову, стараясь угадать, что она знает, но не хочет сказать суду, а чего в самом деле не знает.

В тот вечер встречать Новый год пришло к Майке человек восемь. Заранее собрали деньги — по десятке с головы, купили вино, закуски. Чижова хотели пригласить, но когда собирали деньги, его не нашли — был в поездке. Однако он о предстоящей вечеринке знал и деньги внес, хотя и позже других. А Владимира Спицына действительно привел с собой Ваня Соколов. В качестве вступительного взноса за приятеля он выставил бутылку коньяка, и компания согласилась принять Володю. Не столько из-за коньяка, сколько потому, что Ване Соколову не могли отказать. Ваню Соколова в компании любили, у него был дар смешить людей. Нескладный, как подросток, с широким, туфелькой, носом, с большим ртом, он всем видом своим вызывал улыбку; стоило ему заговорить, и слушатели уже покатывались со смеху. И дело было не в том, что говорил он какие-то смешные вещи, совсем нет. Вызывали смех интонации, манера говорить, придавая оттенок юмористический самым серьезным вещам.

Николай пришел последним, после десяти часов вечера. В одной руке нес магнитофон, в другой, зажав приклад под мышкой, стволами вниз — ружье. Войдя на застекленную веранду, где был накрыт стол, он приподнял стволы, поводил ими из стороны в сторону, приговаривая: «Пух-пух-пух…».

Кто-то спросил:

— Ружье-то зачем принес?

— Салют делать будем, — ответил Николай, — в честь Нового года.

Поставив ружье в угол, отдав магнитофон Ване Соколову, Николай сел и выпил «штрафную» стопку водки. В этот вечер он выпил еще две стопки, одну за уходящий старый, другую — за Новый год. Больше к напиткам не прикасался: пить он не умел и не любил.

Майка в этот вечер была оживленна, ей шла высокая прическа, которую она еще днем старательно начесала и берегла пуще глаза. Она делала вид, что не замечает ни жадных взглядов Николая, ни восторженно-печальных Владимира. А на самом деле все видела, все замечала, и было ей очень весело. Когда стали танцевать, она сама выбирала все время Володю, а Николая будто здесь и не было — ни разу к нему не подошла. Он злился, а ей это доставляло удовольствие и хотелось помучить еще больше. Зачем? Она и сама не знала — зачем ей нужно, чтобы он злился и мучился. Так ей хотелось.

Когда по радио куранты стали отбивать двенадцать часов, Николай распахнул окно и выпалил в хмурое небо сразу из двух стволов. Загнал еще два патрона и еще раз выпалил. На веранде стало дымно, запахло пронзительно до того, что девчата принялись чихать.

— Довольно, — закричали они, — ну тебя с твоим салютом.

— Пошли во двор, — позвал желающих Николай, — у меня еще патроны есть.

Ребята, теснясь в дверях, пошли во двор, только Володя остался за столом, не сводил глаз с Майки и ждал, что она опять пригласит его танцевать, но Майке танцевать расхотелось.

Во дворе к ребятам подошел Петр Петрович Чижов.

— Хватит тебе палить, — сказал он сыну, — давай ружье, домой отнесу.

Но Николай не отдал ружье, пока не расстрелял все патроны. Выпустив последний заряд, повернулся к отцу.

— Теперь бери, — и протянул ружье. Но тотчас передумал. — Ладно, я сам принесу.

И с ружьем под мышкой вернулся в Майкин дом, там сел к столу, поставив ружье между колен.

— Правильно, — одобрил Ваня Соколов, — мы будем закусывать, а ты сторожи.

За столом рассмеялись. Только Володя Спицын не смеялся.