Свидетель защиты

Минут через десять в комнату вошел высоколобый, лет сорока человек в куртке с молниями, представился:

— Нижерадзе, эксперт.

Андрей Аверьянович пожал его цепкую сильную руку.

Нижерадзе принес с собой папку. Достал из нее образцы почерка Шарапова — путевки, им подписанные, заявление, полученное в отделе кадров автопарка. Ордера сберегательных касс. Разложил все это на столе. Извлек из внутреннего кармана своей широкой куртки лупу и подал Андрею Аверьяновичу.

— Смотрите сами. Обратите внимание, как исполнена буква «п». Сравните с тем, что на путевках и на ордерах. Тождество полное. Посмотрите на букву «р» — количество движений при ее исполнении везде совпадает, затем — формы движения при соединении букв…

Андрей Аверьянович посмотрел через лупу на ордер, по которому получили пять тысяч рублей в центральной сберкассе. Написанные синими чернилами буквы были толсты и мохнаты. Митя говорит, что подпись похожа на его. Действительно, похожа. И не только подпись. Сумма прописью, вписанная в расходный ордер, исполнена вроде бы тем же почерком.

— Я не специалист, — сказал Андрей Аверьянович, — и не изучал эти документы так досконально, как вы, — вежливый кивок в сторону эксперта, — но я внимательно прочел не только вывод, сделанный экспертом, но и раздел, именуемый у вас «исследование». Так вот в этом исследовании сказано, что некоторые буквы на расходных ордерах написаны с замедлением, в них наблюдается извилистость прямых штрихов, угловатость овалов…

— Совершенно верно, — подхватил Нижерадзе, — чтобы до конца и полностью быть объективным, я это отметил. Но, во-первых, таких букв всего три, написание их может быть следствием причин побочных: неровности стола, на котором писали, положение руки — неловко лежала рука, локоть не имел опоры и так далее. Словом, это замедления случайные, они не могут влиять на окончательный вывод. А вывод напрашивается один: текст и подписи на расходных ордерах исполнены Шараповым…

И эксперт не сомневается, что это дело рук Мити. Взгляд с точки зрения специалиста. А к специалистам Андрей Аверьянович относился, как правило, с доверием.

Простясь со следователем и экспертом, Андрей Аверьянович вышел на улицу. На город опускались короткие южные сумерки: небо на западе еще светилось сильным лимонно-желтым светом, а на улицах уже зажигали огни, и предметы теряли дневную резкость очертаний. На набережной, как фонарики, стояли стеклянные киоски с сувенирами, ресторан на сваях отражался в воде во всем своем неоновом блеске. Андрей Аверьянович пошел вдоль низкой балюстрады, и скоро киоски и ресторан остались позади. Здесь редко встречались прохожие, здесь можно было посидеть на пустой скамье и подумать.

Сделалось уже темно по-вечернему, небо на западе быстро угасало, а море еще излучало голубоватое сияние, но и оно на глазах меркло, словно бы уходило вглубь воды.

Следователь Шалва Григолович Габуния и эксперт Нижерадзе не колеблются и не терзаются сомнениями. Они убеждены — пять тысяч «изъял» из сберкассы Митя Шарапов, он и никто другой. Ну, а он, Андрей Аверьянович Петров, адвокат, которому предстоит защищать Шарапова, кому и чему верит в данном случае? Убежден ли он в том, что его подзащитный тех денег не брал и вообще к мошенничеству не причастен?

Он перебирал в памяти разговор с Митей, вспоминал его жесты, интонацию, мысленным взором озирал его долговязую, костлявую фигуру, видел большой рот и глаза, в которых были надежда и растерянность. Митя не вызывал недоверия, не давал повода усомниться в своей искренности. Но это ощущение субъективно, его не предъявишь в качестве доказательства. А кому, собственно, его надо предъявлять? Прежде всего адвокату Петрову, то есть самому себе. Для себя надо решить, веришь ты до конца подзащитному или нет, от этого зависит, в конце концов, линия и пафос защиты.

Море погасло, слилось с горизонтом, лежало тихое, будто его и не было. Андрей Аверьянович встал и пошел к неоновым огням ресторана.

Настроение у Мити Шарапова было неважное. Только теперь, когда адвокат растолковал, какие серьезные собрались против него улики, он понял, что надо не просто отнекиваться — не брал, не знаю, не виноват, а защищаться. Во всем он был готов слушаться Андрея Аверьяновича, только в одном упорствовал — ни за что не хотел втягивать в дело бывшую жену.

— Не обязательно ей топить вас, — убеждал Андрей Аверьянович. — Способна же она понять, что ваша судьба зависит от ее показаний. Тем более, что не лгать она должна, а говорить правду. Если любит…

— Нет и нет, — твердил Митя. — Как хотите, но ее показаний не нужно. Не простит мне Шурка, когда узнает, что я тайком бывал у Серафимы. Лучше уж я отсижу срок.

— А если вас осудят как мошенника, это она простит?

— Это простит. Она знает, что денег я не брал, значит, сидеть буду безвинно.