Свидетелей не оставлять

– Лежи, не дергайся, мумия. – Глен начал упаковывать в припасенные тряпки иконы. Их было три. «Божья матерь, утоли моя печали», «Святой Николай Мирликийский». И третья, самая дорогая, шестнадцатый век, на нее и был заказ, – «Спас в Силах». Глен смахнул лампаду, она со звоном разбилась.

– Черт его разберет, – пожал плечами Глен, – чем хуже и чернее, тем дороже стоит.

– Потому что древнее, – сказал Брендюгин.

– Хренотень какая-то. – Глен сложил иконы в сумку и бросил ему: – Посмотри, может, в комоде деньги есть.

Брендюгин начал осматривать комод, аккуратно перекладывая вещи.

– Чего возишься? – Глен начал выдергивать ящики и бросать вещи на пол. Из жестяной коробки вывалились деньги – пять тысяч рубликов.

– Может, оставим деньги? – с сомнением произнес Брендюгин.

– Зачем они этой калоше? Быстрее сдохнет – государству облегчение.

– Сынки, – подала голос старушка, – «Божью матерь» хоть оставьте. Домовая же икона. Всегда в нашем доме была. На что она вам?

– Молчи, кляча. – Глен пнул ногой старуху и, подавив желание ударить еще раз, отошел в сторону. – А может, подушку ей на голову? Береженого бог бережет.

– Не знаю, – пожал плечами Снайпер.

– Вы чего, сдурели?! – взвился Брендюгин.

– А чего? Срок что за убийство, что за разбой почти один, – сказал Глен. – Зато никто не опознает.

– Да кого она опознает – она же ничего не видит!

– Уговорил. Пошли, – махнул рукой Глен.

– Сынки, хоть деньги оставьте – пенсия не скоро.

Глен пнул ногой ящик комода, тот отлетел к ножке стола.

– Сынки, – прошептала тетя Дуся, – суп не опрокиньте. Мне больше нечего есть, умру с голоду.

– Ну и подыхай! – Глен смахнул со стола котелок, и тот покатился по полу, расплескивая содержимое.

Когда незваные гости ушли, Евдокия Евлампиевна Коровьева еле-еле поднялась – болел зашибленный бок, – прошаркала к середине комнаты, нащупала на комоде свечку в консервной банке, зажгла ее и поставила на стол. Подслеповатые глаза смотрели в красный угол, где больше не было ни икон, ни лампадки, только рассохшаяся угловая полочка с красной пасхальной свечкой и выцветшим бумажным цветком.

Старушка медленно перекрестилась, неслышно, одними губами шепча слова молитвы. «Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его». По морщинистой коже медленно стекла слеза.

На губах Глена застыла кривая улыбка. Его радовала удача. Но где-то внутри его начинала раскручиваться сжатая пружина. Хотелось чего-то большего, настоящей опасности, риска… Глен сильнее вдавил педаль газа, и машина резко увеличила скорость.

– Осторожнее, ездюк! – испуганно крикнул Гусявин. – В кювет загремим.

– Не бойся.

– Да уж, не бойся. На такого ездюка сядешь – к ездецу приедешь!

Все оказалось даже проще, чем говорил Николай Геннадиевич Слепцов. Это был человек профессорской внешности, живший в роскошной трехкомнатной, сверху донизу забитой антикварным барахлом квартире. Множество запоров, стальная дверь, все виды сигнализации – хозяин заботился о своем добре. С Гленом, которому два раза довелось побывать у него на квартире, он разговаривал, не подпуская его на близкое расстояние и держа руку в кармане халата. Там наверняка был пистолет – какой-нибудь «браунинг», такой же изящный, как и все на этой хате.

Слепцов был большим специалистом по «антикам», особенно по иконам. Долгие годы он колесил по деревням, выменивая на продукты и безделушки, скупая за бесценок уникальные вещи.

– За рубеж ушло уже около восьмидесяти процентов икон, – просвещал он Глена. – Особенно хорошо дела обстояли в начале девяностых. Тогда был бум на русские иконы, их брали с ходу. Сегодня рынок в Штатах и Западной Европе практически заполнен, и спрос резко упал – конечно, речь о ширпотребовских «деревяшках», истинных ценностей это не касается. Зато резко растет спрос в странах Юго-Восточной Азии, в Африке, платят там точно такими же долларами и не меньше, чем в Голландии. Вывезли у нас пока что, к счастью, далеко не все. Немало «деревяшек» осталось в исконно иконописных районах, в старообрядческих краях. А помимо икон – книги, утварь. Есть, с чем работать. Надо только знать, где взять.

Слепцов знал. Он имел длинный список вещей, находящихся, по его мнению, в недостойных руках. Речь шла только об уникальных предметах, на дешевки он не разменивался, их пусть ворует шпана и продает на толкучках. Глен предполагал, что бригада, работавшая раньше на Слепцова, засыпалась и теперь ему нужны были новые люди.

Глену идея пришлась по душе. Бизнес на «деревяшках» процветал. В свое время с Гленом сидели несколько человек, погоревших на нем. Это были неудачники, работавшие наобум, не имеющие приличных каналов сбыта. Все засыпались по глупости и по жадности, как Саня Парфенов, который с подельниками чуть ли не ежедневно выезжал на машине «бомбить» один и тот же район, деревню за деревней. Естественно, вскоре его взяли. Сидели, правда, и люди, действовавшие куда умнее. Леха Рубан ходил по деревням и брал у старушек иконы якобы на реставрацию. Попался случайно, после того как «отреставрировал» более сотни икон.

– Все же зря пенсию взяли, – мрачно произнес Брендюгин.