Чтобы совершать путешествия в другие миры, шаманы развили искусство сновидения — технику «сдвига точки сборки из её обычного положения» для изменения состояний и уровней осознания, открытую во время снов. А для того, чтобы эти посещения не были слишком краткими и мимолетными, они разработали "другое высшее искусство магии — искусство сталкинга", которое позволяло им "по своему желанию фиксировать точку сборки в той новой позиции, куда она была сдвинута".[2]
Мифы дают нам понять, что есть другие миры восприятия |внутри нашего мира. Существует "огромное количество миров, доступных человеческому восприятию", описанных как "всевмещающие сферы", которые включают всё то, что имеется реальности. "Это миры, в которых можно жить и умереть, точно так же, как и в мире нашей повседневной жизни", "миры, которые удивительно отличаются от нашего, и, тем не менее, так похожи". Об этих мирах также говорят как "о других областях энергии, отличных от энергии повседневного мира, но, однако, сходных в главных чертах".
Внутри светящейся сферы или "пузыря восприятия", которыми, в сущности, и "являемся мы все", древние маги открыли "не менее шестисот мест", в которые можно переместить точку сборки. Каждое из этих мест является "центром уникального мира". "Это означает, что, если точку сборки поместить в любое из этих мест, исследователь попадёт в совершенно новый мир". "Загадка, где находятся эти шестьсот различных миров", являлась для дона Хуана "сутью магии, но, тем не менее, она не имеет никакого значения для обычного разума".
Развив искусство и внимание сновидения, маги поняли, что "они постучались в двери бесконечности. Они добились успеха в своем намерении расширить параметры обычного восприятия", и, следовательно, "их состояние обычного осознания стало бесконечно более разнообразным, чем раньше… С этого момента те маги действительно могли отважиться отправиться в неизвестное".[2] Они достигли "цели шаманизма": поддерживать "состояние расширенного осознания, позволяющее нам более широко воспринимать окружающий нас мир… и использовать это расширение границ своего восприятия в окружающей обстановке… Напрямую видеть чудеса порядка и хаоса Вселенной".[8]
"Маги открыли (Кастанеде) двери другой жизни. Но другая жизнь — здесь, другая реальность находится в повседневном мире. В центре этого повседневного мира сверкают… проявления другого мира… Всюду намёки и тайные знаки, мы находимся в одном из уголков зеркальной комнаты, всё нам делает знаки, и всё молчит и хранит свою тайну… Антропология привела Кастанеду к магии, к видению единства мира, к созерцанию Иного в мире повседневности" (Октавио Пас)[13]. Когда мистики достигают такого интегрального видения, такого восприятия или осознания единства всего сущего, они действительно чувствуют, что находятся в другом мире, сильно отличающемся и, в тоже время, остающимся тем же. Однако нет необходимости быть мистиком или магом, чтобы иметь проблески «иного»: отказавшись от "норм обычного, традиционного восприятия…" и выйдя за их пределы, "исследователь может достичь даже невообразимых миров".[2]
"Они магические! — воскликнул дон Хуан, — они производят эффект, который нельзя объяснить с обычной точки зрения. Эти движения не просто физические упражнения или позиции тела, это реальные попытки достичь оптимального состояния существа. В этих движениях заключено намерение тысяч шаманов.
"Магические пассы — одно из тайных наследий человечества… Практикующие претерпевают чуть заметные изменения… это — прикосновения Духа, словно эти движения восстанавливают связь или утраченное звено с поддерживающей нас силой жизни… Это способ пригласить Силу".[5]
Чтобы обучить на семинарах этим пассам всех желающих, Кастанеда, три ведьмы и Голубая лазутчица (мифическая дочь Кастанеды и Кэрол Тиггс) "должны были стать доступными"[18] миру и подставить себя под его удары. Этим они продемонстрировали нам отличный пример техники не-делания (что означает совершение поступков, противоположных тем, которые совершаешь всегда): от "секретности" они перешли к полной противоположности — разместили объявления о семинарах совершенно открыто! "Это — мой способ расплатиться, я не хочу уходить, будучи должен… унося собой то, что дон Хуан завещал как наследие свободы".[7]