Свидетели Цусимы

Мы с машинным кондуктором Петровым и квартирмейстерами Кагушевым и Штенниковым выломали проточные трубы конденсатора, а потом я открыл кингстоны в машине и кормовом котельном отделении. Я приказал поддерживать носовому котельному отделению пар, чтобы мы могли дотянуть до берега и хотя бы оставаться на ходу, пока не кончится бой. Когда вода стала подниматься, я отпустил машинную команду и доложил командиру, что дестройеру скоро конец. «Громкий» оседал все ниже и ниже, медленно двигаясь к берегу и продолжая стрелять из единственной пушки.

Противник не решился взять нас на абордаж. Он приблизился на 400 ярдов и, стоя позади нас, засыпал нас снарядами. Именно сейчас мы несли самые большие потери. Лейтенант Паскин был тяжело ранен снарядом, разорвавшимся на полуюте. Противник сбил кормовой флаг, и мичман Потемкин, управляющий огнем нашего последнего орудия, приказал поднять стеньговый флаг на мачту, дабы японцы не подумали, что мы сдаемся. Это было сделано сигнальщиком Скородумовым.

Боясь, как бы сигнальная книга не попала в руки врага, мы с сигнальщиком направились в штурманскую рубку; там все книги уже были выброшены за борт, сигнальщик в моем присутствии бросил в воду и тетрадь, принадлежавшую судовому боту, привязав к ней кусок угля. В этот момент я потерял сознание, контуженный разрывом снаряда.

Командир, стоявший на мостике, ожидал подходящего момента. Когда «Громкий» осел в воду настолько, что оставалось только один-два фута свободного борта, он дал команду: «Спасайся каждый сам!». В это время, придя в себя, я заметил, что эсминец наш сильно кренился, но все еще двигался вперед, а часть команды, уже была в воде, в спасательных поясах; люди хватались за полуразбитый вельбот. Другие вопреки приказу оставались на корабле, но по одному или парой прыгали через борт.