Свидетели Цусимы

Отношение г-на Беро к нижней палубе характеризуется одной-единственной речью, произнесенной им перед людьми. Это случилось, когда мы стояли на Мадагаскаре, и я привожу ее полностью, ничего не отняв, не прибавив: «Братцы! Я знаю, вы не будете стараться спасти свою шкуру. Знайте, что вы русские матросы!» Следует полагать, что если офицер и матрос оба будут убиты, то, на языке наших командиров, первый жертвует своей жизнью, а второй, как животное, — своей шкурой».

Автор этого отрывка был злобно настроен против царской власти, и его воспоминание, без сомнения, тенденциозно. Другим, более знаменитым революционером на эскадре был лейтенант Шмидт, которому в 1905 году суждено было приобрести известность и славу своим участием в Черноморском мятеже. В то время он находился на борту парохода «Иртыш» и был так описан одним из его соплавателей: «Я тогда совсем не подозревал, что Шмидт участвует в каком-то «революционном движении», особенно в военное время. И хотя он любил меня и полностью мне доверял, с его стороны не было ни намека, ни хотя бы какого-то указания на его «подпольную» деятельность. Только однажды его поведение поразило меня своей странностью. Он пригласил к себе в каюту лейтенанта С. и мичмана Ф., но вопреки своему обыкновению не пригласил меня. Видя, что меня это смутило, он сказал: «Ты еще слишком молодой. Есть вещи, которых ты еще не знаешь, и я не хочу тебе напортить».

Шмидт сошел с «Иртыша» в Порт-Саиде, предположительно потому, что согласно Морскому министерству у него был превышен возрастной ценз. Однако, не будь этого административного решения, лейтенант Шмидт никогда бы не получил шанса стать исторической личностью. Далее автор заметок устами молодого мичмана описывает других офицеров команды: «Кроме нас, четырех мичманов, в экипаже было еще три строевых офицера, возрастом постарше. Один из них был сумрачного вида джентльмен, который никогда не расставался со своим пуделем и очевидно чувствовал себя в своей тарелке только в его обществе. Он неохотно сходимся с людьми и старался не приглашать их, мы же, со своей стороны, не чувствовали к нему ни малейшего интереса. Зато двое других были веселые молодые люди, уже приобретшие в Ревеле известность своим шумным поведением.

Мичман X. был особенно известен. У него был яркий голос, и он красиво пел, особенно цыганские романсы. Благодаря этому он повсюду был желанным гостем и его частые выходки легко ему прощались. Сумасбродствам его не было предела, а желание иметь всегда рядом женщин было равно только желанию командования от него избавиться. В море он еще был терпим, но как только судно заходило в порт, он или исчезал или напивался. Когда он исчезал, никто даже не пытался найти его, ведь он и сам часто не мог предвидеть, куда понесет его нелегкая...